Алый — цвет королевской ветви, и Шариссар склонился перед брюнеткой:

— Риара Валантта, ваша красота расцветает с каждой ночью.

— Незамысловатый комплимент, но такой приятный из ваших уст, дарей-ран.

— Я не часто упражняюсь в красноречии, — усмехнулся паладин.

— О, у вас другие таланты, — улыбнулась красавица. — Хотя и ваше красноречие на высоте. Проводите меня к лестнице?

— Разве я могу отказаться от подобной… чести? — Шариссар протянул Валантте руку и сжал ее пальцы. Щеки девушки слегка покраснели, или это на ее лицо упал отблеск пульсирующего на башне Сердца Оххарона.

В арках, расставленных по всему парку, продолжали появляться Темные, и около хрустальной лестницы их уже было несколько десятков. Шариссар вел риару, рассеянно слушая ее речь о погоде и привезенных ящерах — рабах, которые не желали оборачиваться на потеху Двору. При этих словах паладин слегка напрягся, но его рука сжимала узкую ладонь риары по-прежнему несильно, почти не касаясь.

— Темнейшая еще не появилась, — обронила Валантта, когда они вошли в огромный хрустальный зал, — интересно, в каком виде она явится сегодня?

В голосе риары прозвучала легкая нотка зависти, но лишь тренированный слух паладина смог ее уловить. Он промолчал. Ему не было дела ни до женской зависти Валантты, ни до очередного эффектного появления темнейшей. Он видел так много ее образов, что его ни капли не волновал очередной. Он привычно осмотрел зал, отмечая выходы и расположение стражей, и довольно кивнул командующему, одобряя его действия.

И вместе со всеми повернулся к постаменту, на котором стоял трон. Огромный и будто бы обтянутый фиолетовым бархатом, матовым в свете бесконечных светильников.

— Сегодня темнейшая выбрала не лучший антураж, — довольно скривила губки Валантта. И ахнула, не сдержавшись. «Бархат» трона зашевелился, и тысячи ядовитых бабочек взмыли к потолку, обнажая хрусталь под их телами и острые грани зеркальных осколков, из которых состоял трон. Часть хрусталя так же отделилась, вытягиваясь в женскую фигуру, прозрачную и совершенную, словно вылепленную рукой безумно влюбленного мастера. На постаменте стояла хрустальная статуя, обнаженная и бесконечно прекрасная. И когда из уст придворных вырвался вдох восхищения, фиолетовые бабочки устремились к ней, а статуя шевельнулась, оживая. Бархат крыльев скрыл фигуру, образуя платье, живое и ядовитое, а хрусталь наполнился красками, являя королеву Оххарона. Темный Двор опустился на колени, приветствуя темнейшую.

Шариссар склонился вместе со всеми. Его не трогало ничто и никто в этом зале, он хотел уйти. Его нутро противилось нахождению здесь, и все мысли паладина были лишь об одном: придет ли она сегодня? Лея. Нежная и трепетная разноглазка, страстная кошечка, изводящая его. Прошлой ночью она не явилась, и он так и не смог уснуть. Постель казалась слишком горячей, или это его тело горело, а горло пересохло от мучительной потребности ощутить ее вкус.

Паладин сглотнул раздраженно и невидящим взглядом уставился на Валантту, которая что-то ему сказала. Он невежливо промолчал. Лиария приветствовала своих подданных, и ее голос хрустальным звоном разносился по залу.