— Заметили? — поинтересовался Исаков. — Я сам не сразу понял.

— Еще бы, — отозвался я. — Кажется, в офицерском собрании за такое положено бить шандалом?

— Не знаю, как там с шандалом, но морду бы за такое начистили, — сурово ответил Исаков. — А в Череповецком пехотном, разве не так было?

— Так откуда я могу знать? Я в офицерских собраниях не бывал, — пожал я плечами, и спохватился. — Александр Петрович, а откуда вы про мой полк знаете?

— Слухом земля полнится, — усмехнулся бывший белогвардеец. — Я, когда в плен попал, поначалу во временном лагпункте обитал, со штабс-капитаном Недотко три дня бок о бок на голой земле спал. Не помните такого? Он в двести тридцать втором полку ротой командовал.

Я в очередной раз пожал плечами, даже не пытаясь придать физиономии раздумчивый вид. Исаков, между тем, продолжил:

— Вы к нам однажды приезжали, начальника лагпункта отматерили…

— Не было такого, — перебил я Исакова.

Если бы и было, то материл бы не прилюдно, а уж тем более, не при задержанных.

— Ну, пусть не было, — не стал спорить Исаков. — Но вы приказали конвойным нас побыстрее в ХЛОН отправлять, и паек вместе с нами везти, не зажиливать. Недотко, как вас увидел, говорил — вот мол, мой новодельный прапорщик Аксенов, которого я на взвод собирался ставить, а теперь он большущий начальник, и нас к стеночке может поставить. Народ, кстати, тогда зашумел — мол, Аксенов, хоть и большевик, и сволочь упертая, к стенке еще никого не ставил. Странно, что вы ротного командира не помните.

— Я, Александр Петрович, после госпиталя ни хрена не помню, словно отрезало, — вздохнул я. — Не помню ни командира полка, ни ротного. Домой приехал — не знаю, как до Череповца добрался, тетку родную вспомнить не мог. То, что после восемнадцатого года случилось — все помню, до малейших деталей, а то, что раньше… И не прапорщик я, а нижний чин, вольноопределяющийся.

— Бывает такое, после контузии, — кивнул Исаков, посмотрев на меня, как смотрят на несчастного человека. Потом неуверенно сказал: — Так может, память-то к вам вернется, Владимир Иванович?

Я неопределенно махнул рукой.

— Привык я уже, к чему мне лишнее? Память вернется, выяснится, что у соседа курей крал, или еще что. Зачем оно мне? И прапорщик… Хм.

— Недотко сказал, что сам на вас представление писал, на прапорщика, командиру полка на подпись отдал, но вы аккурат тогда в госпиталь попали. Вроде, еще на Георгиевский крест представление писали.

Ишь ты, кавалер, да еще и прапорщик. Узнай я такое года два назад, запрыгал бы от счастья. А теперь… Что мне с погонами прапора военного времени делать, или с Георгиевским крестом? Погоны нам долго не носить (а доживу ли до сорок второго года, не факт!), и с крестом разгуливать не придется. Да и документов о подтверждении звания у меня нет. Улыбнувшись бывшему капитану, сказал:

— У меня в Военном билете — то есть, в Записной книжке, прописано — нижний чин, так пусть им и останусь.

А про себя подумал, что лучше бы мое офицерское «состояние» оставалось тайной. Во всех анкетах пишу «нижний чин», указываю медаль «За храбрость». Как бы старшие товарищи потом не сказали, что ввожу в заблуждение партию большевиков и ВЧК. Пожалуй, стоит доложить о том Дзержинскому, посоветоваться.