«Здраствуй Вовка. Знаю что ты не любиш когда тебя называют Вовком но мне так больше нравитца.

В первых строках своево письма хочу сообщить что я жива-здорова чего и тебе желаю. Я живу хорошо вышла замуж. Муж очень хароший, он взял меня бес приданого. Сказал что приданое я сама, что у него все есть. Муж ответственный работник Петрогубкома РКП (б). Он отвечает за сектор торговли. Приезжал к нам с шевской помощью.

Вовка я очень рада, что ты остался живой здоровый. У нас говорили, что тебя убили в архангельском я поначалу не верила, долго долго плакала, патом поверила. Думала — жить то как-та нада, пора замуж выходить.

Я живу в Петрограде, пока не работаю. Муж сказал что его жена не должна работать, но я хочу устроится куда-нить комсомольским секретарем. В Питере мне очень ндравитса, хотя часто идет дожжь.

Я приехала в Череповец навестить тетку и узнала от твоей тетки Симы что ты жив, служишь уполномоченным в архангельском, поплакала, но обрадовалась, что не вышла за тебя замуж.

Вовка ты хароший человек, я тебя очень любила, но ты так ничего не добился а мой муж лучше.

Прощай Вовка.

С комсомольским приветом Полина Степановна Архипова».

Прочитал письмо, ужаснулся. Стыдоба-то какая… Что на Лубянке скажут о бывшей девушке начальника губчека и, соответственно, о самом начальнике? А то, что письмо прочитано, я нисколько не сомневался.

Если честно, меня задело, что Полина по-прежнему считает, что я ничего не добился в жизни. Видимо, путает «оперуполномоченного» с «особоуполномоченным». Впрочем, во всем нужно видеть светлую сторону. Помнится, Островский описывал встречу Павки Корчагина со своей юношеской любовью — Тоней Тумановой на станции Боярка. Павка — в старой красноармейской форме, да еще и в разодранном сапоге, в калоше и Тоня — утонченная женщина, вся в мехах. Помнится, первая любовь выразила удивление, что Павка ничего не достиг, а что ответил Корчагин, уже не помню.

Хотел кинуть послание в корзину, но передумал. Оставлю его для Натальи Андреевны как официальный документ. Теперь-то «старая большевичка» не отвертится.

Пока читал, доставили гражданина Семенова, который теперь сидел напротив меня и уже не выглядел таким «крутым», как изначально. Да, тюремная пайка и четыре стены на пользу никому не идет.

Я полистал документы, присланные из Петроградского угро, освежая в памяти бурную биографию Семенова. Виноват, Семенцова. Бандит не так и сильно подправил свою биографию, когда вступал в ряды РККА. Не врал, а просто кое о чем умолчал.

— Сижу, знакомлюсь, — кивнул я на бумаги, лежавшие передо мной. — О вас бы рóманы тискать, гражданин Семенцов. Граф Монте-Кристо от зависти удавится, вместе с Дюма-отцом.