– Ты не понимаешь, со мной кончено… Я больше не могу… Нет сил… Я боролся, пытался, но я не могу… Не могу ЭТО удержать, ОНО сильнее… Привези мне пистолет, слышишь ты?! Я должен это сделать, пока я еще способен…

– И думать не смей! – Москалев сгреб его в охапку, обнял. – Троянец, старик… ну что ты… Если бы я только раньше знал. Ну не надо, ну успокойся… Олег…

Он прижимал его к себе. Он не видел его лица. И было такое ощущение, что прошло ужасно много времени. А на самом деле минута – одна минута промелькнула.

– Ты меня задушишь, пусти.

Голос Олега Приходько был снова вполне обычный и вроде как даже прежний. Вполне узнаваемый. Москалев разжал руки. Приходько улегся на подушку.

– Полегчало? Вот и хорошо, старик. Я с врачом сейчас поговорю, если надо, пойду к начальнику госпиталя. – Москалев встал. Он ощущал себя не в своей тарелке – странно, но ему вдруг захотелось выбраться из этой палаты, выбраться поскорее. Это было как укол иглой в нерв – что-то сродни животному инстинкту, почти первобытное чувство самосохранения: не сбежишь, не сделаешь ноги – умрешь. Это было настолько не по-человечески, не по-офицерски, что Москалев испытал острое чувство стыда и вины. – Я сейчас, Олег.

На пороге он оглянулся.

– Ты что на меня так смотришь?

– А ты что смотришь? Уже не узнаешь Троянца?

– Где тут у вас врач, черт побери?!

Катя вздрогнула от генеральского баса. Москалев вышел из палаты и устремился в ординаторскую.

– Витя, Витя, – встревожилась Регина и, кивнув Кате, засеменила за мужем, – только тихо, умоляю, только спокойно, помни: тут лечебное учреждение.

Катя покачала головой: ну и денек сегодня. Зря тащилась в такую даль. Мимо нее прошел Данила с тарелкой мытой черешни.

– Олегу Ивановичу это можно? – спросил он медбрата на посту.

Медбрат кивнул.

– Ну, все, до свидания, – сказала Катя, помахала мальчику рукой. Потом спохватилась: – Да, а вот эта ваша сотрудница – медсестра, темненькая такая со стрижкой… Она в терапевтическом отделении раньше не работала? Такое впечатление, что я ее раньше встречала.

– Наталья Николаевна?

– Да, да, ее, кажется, Наташа звали. – Катя лгала медбрату и сама не понимала в ту минуту, зачем ей эта бессмысленная ложь. Странную болезненного вида медсестру, что так поразила ее там, в палате, она точно никогда во все свои прежние посещения в госпитале не видела. Так для чего плести эти небылицы? – Как ее фамилия?

– Ну, Багрова.

– Послушайте, а что у вас тут происходит? Почему полковника держат в закрытом для всех отделении? – спросила Катя. – И что случилось здесь ночью?

– Без комментариев, – тихо и серьезно ответил медбрат.

– То есть как это без комментариев?

– Так. Начальство так распорядилось – на все вопросы, на все «что» да «почему». А если вас это не устраивает, идите к главному.

Катя пожала плечами: подумаешь, уж так сразу и к главному. Данила Москалев открыл дверь 36-й палаты. Мальчик с тарелкой черешни, которую ему так хотелось попробовать.

Катя видела, как он вошел к Приходько. Дверь палаты захлопнулась, словно налетел внезапный сквозняк.