– Ты просыпаться будешь? – фельдшер достает медкарту.

– А зачем…

– Как это зачем? Давление, пульс…

– Да все равно их нет. Один только товарищ Любимов считает, что норма для машиниста, проспавшего три часа после восьми часов на поезде, равна норме для человека, отдохнувшего перед сменой…

– Какие вы все умные.

– Ага. Нате, меряйте что есть…

Тихо гудит комп, манжета сдавливает руку и начинает медленно травить воздух… Машинист косит глазом на монитор.

Как ни странно, давление в норме, обычно по два-три раза приходится перемерять. Видимо, организм из-за погоды не отдыхает, вроде и спал, а вроде и нет.

На мониторе медленно считается пульс, индекс напряженности скачет по всей шкале.

– Снимай! – штамп «допущен» со щелчком ставится на маршрутный.

– Спасибо…

ДДЭ. «Так, что у нас сегодня? Приемка не моя, круг, оборот по Полям плюс подмена. Практически халява».

Взгляд на часы. Минут десять в запасе есть. Машинист перелистывает «книгу готовностей». В столбец выстроились номера маршрутов с подписями рядом. «Ага, вот он, мой. Вроде бы все подписи на месте».

Ручка из кармана рубашки. В обмен на автограф в книге заступления машинист получает реверсивку. Щелчок зажигалки, дым плывет под потолок. Аппарат с водой. Газированной нет, пить обычную по нынешней жаре – противно. Глоток кваса из рюкзака.

«А жизнь-то налаживается…»

Подойдя к машине, он проводит рукой по «щеке» поезда. И машина словно отвечает, ощущение такое, что будь та живая – потянулась бы за рукой, принимая ласку. Ощущение тепла. Ощущение радости. Машинист улыбается.

– Соскучилась, ласточка?

Машинисту плевать, что его сочтут психом, он твердо уверен, что эти большие и сильные машины – живые. Как ты относишься к ней – так она тебе ответит.

Привести в готовность поезд – дело нескольких минут. Машина уже принята другим машинистом.

Время прыгает на минуту вперед.

– Сейчас поедем, – тихо шепчет машинист, мягко погладив ручку контроллера.

Держась за поручни, он спускается из кабины вниз и, оглядевшись, направляется к ближайшей книге подачи напряжения. ДДЭшники уже крутятся у состава, готовя поезд к выходу, отвязывая его от деповской воздушной магистрали и вешая «удочки».

– Как давление?

– Норма!

– Лунно-белый.

– Лунно-белый.

Резкий свисток.

– Ну что, малыш, с богом? – машинист ставит ручку в «ход».

Плавно, словно нехотя, поезд трогается, выезжая из депо к светофору. Два свистка. Ход.

– Стрелки по маршруту.

Машина медленно, будто лениво, идет по парковым путям, тихо постукивая на стрелках и чуть скрипя на кривых. Но лень ее обманчива, машинист это знает. Они едут навстречу новому дню, любимому городу…

Вечер.

Ребристая подошва «камелота» опускается на ступень, родив тихий басовитый звук.

– Вот и все… – Машинист, спустившись из кабины, неторопливо вытирает руки ветошью. Руки еще хранят тепло последнего выключенного пакетника. Машина уснула.

– Ну что, малыш, – он сует ветошь в карман и достает фонарь. – Посмотрим, как ты себя чувствуешь.

Машинист неспешно идет вдоль состава, аккуратно, почти ласково касаясь каждой буксы.

– Раз… – первый главный разъединитель выключен.