— Они сказали, чтоб я без пузыря к вам даже не совался, — произнес литератор уже другим голосом. Он сунул руку в сумку, висевшую у него на плече, и достал оттуда бутылку коньяка «Московский».

Семаго, выдержав паузу, принял подарок, рассмотрел, отодвигая от дальнозорких глаз.

— Нормальный, — голос майора тоже изменился. — Сколько ни брал, всегда нормальный. И не слышал, чтобы кто-то отравился. Да. Я на собственной свадьбе такой пил. Водку не пил, чтобы в сознании оставаться. И «чернила» не пил, дрянь эту. Вот коньяк только… Тогда, правда, французского не было…

В кухне, обставленной по последнему, или по предпоследнему, на худой конец, слову бытовой техники, было грязновато и как-то неуютно. Свисающий с потолка тяжелый фарфоровый плафон надколот — Сперанский почему-то подумал, что во время пьянки кто-то на кого-то замахнулся бутылкой, — а стальная дверца огромного двухметрового холодильника, рядом с которой он сидел, была захватана жирными пальцами.

— Они замечательные люди, и Ардон ваш, и Рыбаченко… Но то, что они говорят, это… несколько общо. Стандартность мышления. Стереотипы. Они находились в самой гуще каких-то событий, наблюдали некие любопытные явления, но излагают все так, будто узнали об этом только из газет. Да они и сами это прекрасно понимают. Потому и посоветовали мне: мол, Семаго у нас самый умный, у него язык подвешен, он вам все и расскажет… Вот, пожалуйста, я вам свою книжицу подписал…

Сперанский считал, что опытному литератору достаточно двух минут, чтобы понять, с каким человеческим материалом имеешь дело и подыскать ему подходящее место на шкале ценностей. Сейчас, произведя в уме необходимые вычисления, Сперанский льстил грубо и незамысловато, как и требовала ситуация. И дело шло на лад: Семаго, который пять минут назад, казалось, готов был спустить его с лестницы, сейчас проникся — сокрушенно вздыхал, играл желваками, обильно потел в своей белоснежной рубашке и то и дело подливал коньяк в водочные рюмки. А когда выпивал, то недовольно морщился.

— А чего же я в майорах застрял, такой умный? — с горечью вопросил он, рассматривая толстую, красочно оформленную книгу «Я — агент КГБ». Особое внимание привлекала фотография Сперанского, вальяжно сидящего в кресле-качалке с трубкой в зубах.

— А?.. Наши-то в полковничьих папахах да лампасах, при служебных машинах, выслуживались, звезды зарабатывали!.. Шли, куда скажут, делали, что говорят. Ели, что дают… И пили тоже, кстати… А чуть что — так и двух слов связать не могут, вот оно как…

Семаго понюхал рюмку, покачал головой, отставил в сторону. Достал из холодильника початую бутылку «Мартеля», плеснул коньяк в чистый бокал на две трети, заглянул в него задумчиво и опрокинул в себя.

— Вот это другое дело!

Майор повторил процедуру.

— А не выслуживаться надо было — своим умом жить! — сказал он, сжав зубы. Глаза после выпитого налились кровью, он ожесточенно ткнул себя указательным пальцем в лоб. — Вот этим самым! Своим! Вот как я!..

Он наткнулся взглядом на Сперанского, нахмурился, вспомнил запоздало:

— Может, вам тоже? Французского? Хотя вы и свой-то не пьете…