— Ты что, дурной? — перебил его Хорь. — Я не собираюсь с ней говорить. О чем нам говорить? О радостях этой, как ее… гетеросексуальной жизни?

— А-а, — сказал Леший.

Третий бокал. Родниковая водичка, солод, хмель. Божественный напиток. Он отодвинул кетчуп и выдавил на загорелую сосиску зеленую дорожку из горчицы.

— Это что значит — я ее неправильно трахал? — все не успокаивался Хорь. — Значит, это я ее до такой жизни довел?

— До какой жизни? — сказал Леший.

— Ну. До такой!.. Ты что, опять не слушаешь? А-а…

Хорь махнул рукой, резко встал и направился к выходу.

Из-за дальнего столика ему навстречу выдвинулась чья-то приветствующая ладонь, Хорь небрежно хлопнул по ней и вышел из кафе. До свиданья. Пошел искать утешения у студенток юридического факультета.

Вот она, регенерация, подумал Леший. Всепобеждающая регенерация жизни. Скоро сорок дней будет по Томилину. Всего сорок дней прошло. Как они переполошились тогда с Хорем… Взрывы, стрельба, засады. Прятались, дрожали, жалели Тома, которого они и вовлекли в это говно… Но для Тома все позади, и смерть он принял мужественно, как подобает офицеру… А что будет с ними, какой смертью они умрут — это было тогда неизвестно. Впрочем, жить в постоянном напряжении невозможно, и прятаться всю жизнь невозможно, и вот прошло время, и кровоточащая прореха стала затягиваться, и они снова стали выходить на люди… Радоваться простым вещам, а теперь еще и расстраиваться из-за всякой ерунды. Регенерация, одним словом.

— У вас свободно? А то этот молодняк меня достал!

Леший поднял голову. Перед ним стоял загорелый хмырь из-за соседнего столика. В руках бокалы с пивом — штук десять, наверное. «Ну и лапы», — подумал Леший.

— Свободно, — сказал он. — Я тоже скоро ухожу.

Хмырь кивнул и уселся, отгородившись бокалами. Леший глянул на соседний столик — никто там почему-то больше не смеялся, молодые парни и девчонки, корчащие из себя крутых диггеров, явно погрустнели.

— Чего ты им сказал, что они скисли? — от нечего делать спросил Леший.

— Так… Рассказал одну историю, — нехотя процедил хмырь и залпом выпил свое пиво.

Леший пожал плечами и отвернулся. Рассказал, и рассказал, дело хозяйское. Он с сомнением глянул на свой четвертый бокал. Что-то уже и не так хотелось, настроение пропало. Пойти домой, что ли? Последние два дня он усиленно наводил порядок после визита неверовских: мыл и драил, пылесосил и проветривал, изгоняя их жестокий дух и злобные флюиды. Но что-то, по-видимому, все-таки осталось… Короче, идти домой не хотелось еще больше, чем не хотелось пива.

— Они в «Камеру пыток» собирались, — неожиданно подал голос сосед. — Пятнадцать пива, три водки на семерых и по бутылке джин-тоника с собой…

В руках у него оказалось яйцо, он легонько пристукнул по острому концу, словно уронил чугунный указательный палец, и скорлупа тут же раскололась.

— И по бутылке джин-тоника, — повторил он. — Это у них вместо фонарей и тросов…

«Камера пыток» находилась в известковых каменоломнях на Берсеневской набережной. По легенде, там допрашивал заговорщиков сам Малюта Скуратов. Один из самых посещаемых объектов подземной Москвы, — хотя новичкам, особенно подвыпившим, соваться туда, конечно, нечего.