У окна на двух куцых ватных подушках полусидел-полулежал человек, у которого голова была замотана бинтами. Видны лишь правый глаз да рот. Не голова, а тряпочный мячик. И уж такой удачно круглый. Мальчишки в шахтерском поселке гоняли по улицам такие, из тряпок.

«Да как это я о человеке думаю!» — обругал себя Сурмач и постарался придать лицу сочувственное выражение.

— Сурмач Аверьян, — представился он. — Ваш новый сотрудник по экономгруппе. Иван Спиридонович прислал разузнать, как и что с вами.

Ярошу трудно было говорить, мешал бинт.

— Голова гудит… Дай попить, — прохрипел он, делая попытку взобраться с помощью локтей на комкастую подушку.

Сурмач взял было с тумбочки жестяную кружку, хотел поднести ко рту Яроша, но хлопотливая медсестра отобрала питье.

— Ему с ложечки…

Она напоила раненого, взбила жесткие подушки, помогла умоститься поудобнее.

— Милый, — обратилась она к Сурмачу, — ты его поначалу долго-то не мучай, такому покой нужен.

Аверьян и сам понимал. Он заспешил, торопливо задавая вопросы.

— Сколько их было?

— Много. Голова трещит… Какие-то огненные круги перед глазами.

— Чего ж так близко подпустили?

— Не знаю… Я в секрете был младшим. Наверно, живыми хотели взять.

— А они хотели всех угрохать. И вышло по-ихнему: оба пограничника убиты… Вы один остались в живых. Да и то, считайте, счастливым родились.

Ярош прикрыл глаза, вздрогнул от внутренней боли, потом тяжело вздохнул: «Уф…»

— Жаль ребят… — после долгой паузы заключил он.

Аверьян помнил одно из предположений дежурного помощника начальника погранотряда: «Контрабандисты шли на уничтожение секрета…»

— Знакомых, случайно, среди прорывавшихся не встречали? — как бы между прочим поинтересовался он у Яроша.

— Окротдел контрабандистами только начинает заниматься… Это у меня с ними первое братание.

— А у пограничников… по части знакомых?.. — продолжал выпытывать Аверьян.

Ярош рассердился:

— У них и спроси! Весь эпизод — в секунды укладывается. А я лежал чуть в стороне, за соседним пеньком. Извини, не успел поинтересоваться…

Аверьяну стало неловко за свои неуместные вопросы.

— У меня еще никакого опыта по работе в экономгруппе.

— Опыт придет, — примирительно сказал Ярош, понимавший, что он излишне погорячился.

Аверьян знал, что с раненым надо бы поделикатнее… Словом, думать прежде, чем спрашивать.

— На погранзаставу-то как вы попали? Ехали ведь в погранотряд.

— Умный стороной обойдет, а дурной сам наскочит, — пояснил Ярош. Он явно был недоволен собой. — Я уже выборку по журналу сделал, кого задержали из нашего округа с контрабандой. Вдруг звонят с третьей заставы: есть свеженький — Грицько Серый из Белоярова. Привезли его в погранотряд, он и раскололся: мол, на ту сторону ходили вдвоем. По фамилии напарника не знает. Зовут Степаном. Он, Григорий, вернулся, а дружок на чьих-то именинах остался. Уговорил я замнача взять меня на заставу. А там уже и в секрет. — Ярош замотал головой, застонал:

— У-у, голова… Мозги расплавились! Тетя Маша, льда!

— Нельзя, родимый, потерпи, а то застудишь голову — дурачком станешь, — ласково уговаривала раненого медсестра. — Вот что, милый, — потребовала она от Сурмача, — не мучай ты его вопросами-допросами, пусть отдыхает.