Ирина ему в ответ: «Жизнь — улица с двусторонним движением. Как ты поступишь, так и с тобой будут. Честность — лучший способ сделать жизнь счастливой и избежать неприятностей».

С Ириной что-то случилось? — спросила управляющая.

Я замялась.

— Я не болтлива, — продолжала Елена. — Но и не глупа. В первый раз Ирина заболевает, и через несколько часов, опять же впервые, здесь появляется ее подружка, внезапно решившая пообедать в «Фасоли». Вы бы не удивились? Так что произошло? Ира жива?

Я решилась на откровенность:

— Вчера вечером Соловьева ушла из дома и до сих пор не вернулась. Ее дочь, школьница, очень нервничает. Она, как и вы, уверяет, что у мамы нет ни подруг, ни близких знакомых, девочка никогда не видела дома гостей, Ирина не устраивала праздников, вечеринок.

— Похоже на правду, — перебила меня Елена, — Ирка всегда вызывается работать тридцать первого декабря, и в другие праздники спокойно выходит, поэтому я считала ее одинокой. О дочери впервые слышу, она о ней даже не намекала. И в коллективе ни с кем близко не сошлась. Правда, у нас текучка большая, работа пахотная, почесать языком некогда, но ведь что-то узнается случайно. Девушки хвастаются покупками, подарками от парней, цвет волос изменяют, новую губную помаду покупают. С любовником-мужем-родителями повздорят, всю смену носом шмыгают, отдых планируют, кредит берут. А Соловьева как автомат. Пришла, ушла, никто ее злой, обиженной, радостной или в слезах не видел. Штирлиц рядом с ней отдыхает.

— Попытайтесь предельно точно вспомнить, что она вам сказала, — попросила я. — Звонок раздался почти ночью. Вы, наверное, испугались?

— Мало кто обрадуется, если за полночь мобильный задергается, — заметила Елена. — У меня мама с диабетом. Первая мысль, когда я трубку схватила, была: «Мамуле плохо!» Но из трубки раздался мужской голос:

— Извините за беспокойство. Говорят из клиники по поводу Ирины.

Елена Михайловна почувствовала невероятное облегчение, потом — удивление.

— Какой Ирины?

— Соловьевой, из «Фасоли», — пояснил звонивший. — Ее увезли на операцию.

— Господи, что произошло? — испугалась Елена.

— Приступ аппендицита, — без задержки ответил врач. — Она просит вас завтра выйти на работу, заменить ее. Пожалуйста, предупредите начальника: Соловьева в клинике, просит десять свободных дней, бюллетень представит.

— Пусть не беспокоится, — остановила доктора Елена, — она за два года на моей памяти ни разу не болела, имеет право спокойно лечиться.

— Все? — уточнила я.

Елена кивнула.

— Что-нибудь показалось вам необычным? — наседала я.

— Кроме самого звонка, нет, — протянула коллега Соловьевой.

Я кивала в такт ее словам. Все бы ничего, но есть несколько штрихов, которые заставляют насторожиться. Ариадна Олеговна упомянула, что характер дочери окончательно испортился после того, как ей в тринадцать лет удалили аппендикс. Может ли у человека вырасти второй? Ладно, предположим, Ира анатомический уникум, у нее с течением времени появился еще один аппендикс. Но Кузя по моей просьбе вчера поздно вечером проверил больницы и морги. Ни в одном учреждении Ирины Соловьевой нет. Хорошо, допустим, в регистратуре напутали. Или ее привезли после того, как Кузя прошерстил врачебные записи. Но почему Ира не предупредила Катю? Мать забыла о дочери? Ей успели дать наркоз, а она последним усилием уходящего сознания вспомнила о работе, но не о своей девочке? Оставила Катю мучиться в неведении?