Вечером пришла эсэмэска с незнакомого номера. «Спасибо». И всё. Так и не знаю, Тонька это или нет.

Маме предложили работу.

То есть настоящую работу. В другом театре. Сделать спектакль, детский. Но самой. Быть не на подхвате, а художником спектакля.

Она, оказывается, давно хотела. И давно рисовала. И у неё в компьютере есть папки. Такие, незаконченные. Декорации для сказок Андерсена, например. Или для «Трёх апельсинов» Прокофьева, это опера такая. Там у неё всё – и костюмы, и декорации, и занавес. Но так, наброски.

А тут предложили. Целиком сделать. Современную пьесу.

– Не знаю, не возьмусь, – сказала она.

Мы сидели ночью на кухне. Вдвоём. Папа опять уехал. И она показывала мне свои работы. А я и не знал, что она правда-правда так давно мечтает об этом – сделать самой.

– Почему нет?

– Не знаю, Игнат. Не потяну пока. Надо же сосредоточиться. Только на этом. А времени мало совсем. Ведь тот, другой художник отказался именно потому, что и времени в обрез, и денег нет… И выйдет как в сельском клубе. Не хочу так. И больше уже никуда не позовут. И я не могу. Ладно, вот вы вырастете, тогда и начну.

Я вдруг понял почему.

– Мам. Ты… Ты боишься, да?

– Боюсь, – сказала она. – Да, боюсь сделать плохо. И времени нет…

– Есть, – сказал я. – Ты не прячься за нас. Мы уже выросли, понимаешь? Давай. Ты хорошо сделаешь, я точно знаю. А то… А то потом не возьмёшься. Потом не будет. И будешь жалеть. И… Давай уже, делай! Что ты как тряпка, мам! Кто сделает, как не ты!

Она засмеялась.

– Дожила. Мотивируешь меня, значит?

– Да. А то будешь всю жизнь! На подхвате! В твоём возрасте, знаешь! Наполеон был императором Франции! А Шуберт! Шуберт вообще уже умер. А ты! Что ты думаешь, нам всё носы надо подтирать, да?

– Да. Ты прав, Игнат, дело не в вас. Просто я всю жизнь думала: я театральный художник. Мне бы шанс! Я бы! Такое им! И тут. Вот он, шанс. И мне страшно. Что на самом деле… я… обычная серая бездарность…

Это она думает, я ей сейчас буду доказывать обратное, да?

– Знаешь краткое пособие для начинающих?

– Какое?

– Начни, – сказал я. – Прямо сейчас. Давай.

Равноденствие. 22 марта. Мне исполнилось 14 лет.

Я иду сам, ногами. Пока с тросточкой, но иду. Один. Как давно не был один!

Иду, дышу.

Кончилась зима. Непростая моя зима. Тает всё, течёт. В луже валяется палка. Какая смешная: две ветки торчат, будто эфес шпаги. Был бы я с Лёвкой, поднял бы. А сейчас трудно наклоняться.

Подходит маршрутка. Но я не хочу, нет. Хочу сам.

Я прибавляю шагу. Чуть-чуть. Но всё же, всё же. Это моя самая первая скорость, сколько могу. Но я набираю ход.

Снег идёт. И солнце. Это такая удивительная редкость, чтобы и солнце, и снег.

И в голове включается. Опять. А всю зиму была тишина.