– Ночью не спи. Разговор имеется.

Москва. Дом империи. Овальный зал.

28 марта (10 апреля) 1917 года

– Что ж, княгиня, признаюсь, я тронут вашим искренним порывом. Действительно, прекрасные дамы нашего Отечества все еще не в полной мере могут проявить себя, слишком велики предрассудки и косность многих представителей старого поколения. Верю, что именно «Закон о Служении» во многом исправит эту безобразную ситуацию. Я сегодня же подпишу повеление, дозволяющее женщинам служить в воздушном флоте, да и, вообще, в боевых частях. То, что раньше было исключением, не должно более быть чем-то неординарным. Когда прекрасная дама берет в руки управление стремительным аэропланом, что может быть прекраснее? Настоящие девы-воительницы, которые явились нам из сказаний, в этом нет никакого сомнения.

– О, ваше императорское величество!

Княгиня чуть в обморок не упала от восторга. Летуны – они все такие романтики. Чего далеко ходить – сам такой.

– Итак, решено! Я сегодня же подпишу все полагающиеся случаю бумаги, и завтра же в газетах выйдет мое повеление об уравнении женщин во всех правах.

– Ваше величество!

– Ступайте, княгиня, и ни о чем не беспокойтесь. Империя и император вас всецело поддерживают в этом деле. Честь в Служении!

– На благо Отчизны!

Окрыленная Долгорукова покинула мой кабинет, дабы нести в высокосветские массы свой неописуемый восторг от меня такого… эм… ну, в общем, от меня такого. А я же пока позволил себе устало откинуться в кресле.

Что ж, вести с Западного фронта заставляют беспокоиться. С одной стороны, все вроде как и по плану, дальше второй линии обороны союзникам нигде прорваться не удалось, но, с другой стороны, Британии и, в особенности, Франции пока удается поддерживать в массах некий щенячий восторг, умело фильтруя информацию и драконовской цензурой не позволяя плохим вестям с фронта смущать почтенную публику. Благо Мостовский и граф Игнатьев сумели наладить взаимовыгодное взаимодействие с прессой нейтральных стран, в первую очередь американской. Нет, не буду умалять заслуги господ Суворина и Проппера, но в первую очередь именно граф Игнатьев и лишенный (не без моего участия) всяких комплексов капитан Мостовский сумели порезвиться во Франции на всю катушку, привлекая все мыслимые и ранее не мыслимые средства и способы влияния на ситуацию и общественное мнение.

Ну и что же, что русское посольство в Париже окружено и у Мостовского нет возможности его покинуть? Это было понятно изначально, и меры соответствующего характера были приняты заранее. Вопрос лишь в том, чтобы отлаженные ранее неофициальные связи продолжали эффективно работать, а так, я получал через Суворина и его «подчиненного» и «ушедшего в отставку по состоянию здоровья» полковника Вандама, руководившего неофициальной «газетной» внешней разведкой, сведений никак не меньше, чем через военную разведку или тот же МИД.

К тому же сам граф Игнатьев благополучно растворился в лабиринтах Парижа и уже несколько дней как перешел на нелегальное положение. А учитывая доступ к какому объему средств ему организовал Мостовский, в том числе и ради этого прибывший во Францию, и какой карт-бланш он получил, то можно только предполагать, во что именно выльется такой вот мой «штурм города», тем более что «ослик» также сейчас вне поля зрения полиции и служб безопасности Французской Республики. А невзрачные «ослики» на воле часто куда более опасны, чем породистые «рысаки», запертые в стенах.