Рома только посмеялся и пообещал поговорить с матерью. Он лежал на диване, на животе у него стояла тарелка с пирожками. Рома смотрел футбол и жевал пирожки. Лизу начало подташнивать. В Москве он никогда не позволял себе вот так развалиться, в старых штанах, с тарелкой на пузе, и поглощать пирожки в промышленных масштабах.

– Ты хоть салфетку возьми или поднос, – пристыдила его Лиза.

– Что? Зачем? – Рома вытер рот ладонью.

Можно было сказать, что поездка удалась. Валентина Даниловна загрузила их провиантом – пирожки, куски жирного мяса, запеченного под густым слоем майонеза, и фирменная закуска, от которой Лизу тошнило и без всякой беременности, – рыба под маринадом.

– Ты что? Это ж треска! Ромка так любит! Я тебя научу. Смотри, жаришь треску отдельно. Обязательно отдельно. Потом на сковородочке лучок, морковку не жалей и пасту томатную-ароматную бери дешевую, она жиже. Отличная закуска-прикуска получается!

Лиза с ужасом смотрела на тарелку, в которой рыба плавала в соусе из моркови и слое масла толщиной в два пальца. Рома накануне действительно съел целую тарелку и не поморщился.

– Жаркое смотри не расплескай. Я замотала-примотала, но поставь ровненько. Как приедете, в холодильник поставь. Жаркое Ромка жидкое любит, чтобы с водичкой. Я тебя научу. Когда греть будешь, мяса ему побольше положи, а картошки поменьше. И бульоном, бульоном залей.

Лиза поблагодарила свекровь. Ей же проще – неделю готовить не надо.

– И вот еще для тебя подарок, – возвестила свекровь и вынесла из комнаты цветок в детском пластмассовом ведре.

– Что это? – не поняла Лиза.

– Как что? Фикус! Цветок семейного счастья. Ты за ним хорошо следи, не пыли, не души его. Это ж самый главный для женщины цветок. Он атмосферу хорошую делает. Ромка, ты уж проследи. Я этот фикус из маленького росточка вырастила, для тебя хранила. Не загуби его. Если сохнуть начнет, сам поймешь, что делать, – если цветок гибнет, то семья засохнет.

– Ну да, счастье в семейной жизни мы будем теперь по цветку измерять, – буркнула Лиза. Ей хотелось поскорее уехать.

Они спустились на улицу к машине – Валентина Даниловна утирала слезы. Вышла соседка Светка. И тут свекровь не выдержала, сорвалась.

– Светка, смотри своим глазом, точно девочка будет, – сказала она, показывая на Лизу, – девочки материнскую красоту забирают. А тут сразу видно – девка родится. Невестка-то у меня хилая да еще вон пятнами пошла. Ноги-палки, живот-барабан, что ж она дальше делать-то будет? Если ей сейчас уже плохо, а еще ходить и ходить. Ты помнишь, как мы с тобой с пузами-карапузами бегали? Да до последнего козами скакали. А эта не может. Ляг-приляг ей подавай. Чего лежать-то вылеживать? Ладно, лишь бы дите здоровое родилось. Слушай, я ж главного-то не спросила: ты сама залетела или с технологиями?

Лиза изменилась в лице. Рома уже сидел в машине и не слышал, что говорила мать.

– До свидания, Валентина Даниловна, – ушла от ответа Лиза.

– Ой, а чё я сказала-то? Светка, скажи, что я не так опять сболтнула? Я ж опасаюсь просто – если не сама, а врачи помогли, так, может, пробирку-то перепутали? Может, не Ромка отец-то? Странно ж это. У нас девки или с пузом в загс бегут, или сразу после свадьбы беремене́ют. А ты ходила себе, ходила, ни в одном глазу, и вдруг нате вам, примите-приладьте. Беременная вдруг. А что я думать должна?