– Я пронзил черное сердце твоего супруга копьем Хэсуды! – сообщил он со зловещей улыбкой, медленно приближаясь к ней. – Тебя же я убью его ножом! Тем самым, что нанес тогда победный удар, но был запутан коварным и подлым колдовством! Справедливость восторжествует! Великий Дракон с удовольствием примет от меня эту жертву!

Вождь рывком выдернул из ножен кинжал, и отточенное медное лезвие сверкнуло в солнечных лучах, пробивающихся через распахнутый настежь вход. Воющая от горя Чиука обмякла и повисла на руках удерживающих её воинов, сверкая закатившимися белками глаз. Вождь подошел ближе, как вдруг она рванулась всем телом, вырываясь из ослабевшей хватки не ожидавших от неё подобной силы людей, и бросилась на вождя. Её рука метнулась к голове, выдергивая из волос заколку, и острый клинок из священного металла Белых Великанов подобно молнии устремился в глаз ненавистному врагу. Вождь отпрыгнул назад, резко отворачивая голову в попытке избежать смертельного удара, но успел лишь отвести от себя мгновенную гибель. Клинок перечеркнул лицо, обжигая кожу жуткой болью, и он упал, зажимая ладонями кровоточащий порез. Опешившие воины запоздало кинулись на Чиуку, хватая рвущуюся к катающемуся по полу вождю женщину, но та извивалась, словно змея, издавая пронзительные вопли, наполненные яростью. Прежде чем воинам удалось её обездвижить, она извернулась, вырывая из чьей-то хватки сжимающую заколку руку, и метнула её в вождя. Кто-то из воинов нанес Чиуке удар в лицо, рука девушки дрогнула, и заколка пролетела мимо цели. Вещица Белых Великанов плашмя ударилась о пол, отлетела в угол и упала за один из брачных очагов. Молодую женщину засыпали ударами, и она осела, теряя твердость в ногах.

– Мерзкая черная колдунья! – вождь, обливаясь кровью, вскочил и подобрал выроненный нож. – Я воздам тебе за всё! Ты будешь подыхать медленно! Поднимите её и распахните одежды!

Скрутившие избитую Чиуку воины рывком поставили её на ноги, торопливо срезали застежки и сорвали с неё верхнюю одежду. Орошающий пол кровавыми каплями вождь, визгливо рыча от бешенства, приблизился к ней и оскалился в звериной улыбке. Он взмахнул ножом и вонзил его молодой женщине в живот, пристально глядя хрипящей жертве в глаза.

– Это ещё не всё, подлая ведьма! – вождь с наслаждением налег на рукоять ножа, вспарывая сипящей от жестоких страданий красавице брюшную полость. – От этой раны тебе не умереть быстро, не надейся! На улицу её! И эту гнилую падаль, что лежит у входа, туда же! Тащите жерди и веревки!

Истекающую кровью хрипящую Чиуку выволокли из лачуги и швырнули в снег. Сколько времени ей пришлось пролежать, она понять не могла, казалось, что жестокие мучения длятся вечно. Едва терзаемое нестерпимыми страданиями сознание начинало тонуть в горячечном бреду, боль вспыхивала с новой силой, из пылающего надорванными связками горла вырывалось надсадное сипение, взор прояснялся, и Чиука сквозь кровавую пелену видела вождя. Тот стоял рядом, наблюдая за её мучениями, и старательно следил, чтобы сознание не покинуло её и забытье не принесло облегчения. Как только её глаза начинали мутнеть, он вонзал древко копья в рану на животе и шевелил им, возвращая Чиуку к реальности.