Хлопали, гудели тетивы, свистели стрелы. Кто-то из тех, кто вырвался из казармы для офицеров, попытался бежать на берег, к лодкам, – и тут же упал, сраженный вонзившимися в него стрелами. Все закончилось секунд за десять, не больше. Вот я только что обрушиваю солдатскую казарму, вот воительницы распахивают дверь офицерской казармы, бросают туда горящие головни и кричат: «Пожар!» Вот из дверей офицерской казармы выскакивают голые и полуодетые настощи и падают под ударами стрел, выпущенных из могучих луков.

И вот – все кончилось. Тихо, если только не обращать внимание на стоны и крики, доносящиеся из-под земли, да ругань и проклятия, исторгаемые глотками раненых офицеров. В живых остались пятеро – два шамана и три офицера. И среди них, среди офицеров, – тот, кого я считал предводителем всего этого сброда.

У нас потерь не было, если не считать пятерых раненых, точнее, обожженных воительниц, которым я тут же, на месте, оказал помощь. Больше всего пострадала Ифага – та самая воительница, которая говорила про меня гадости, а после трепки стала одной из самых моих ярых поклонниц и соответственно – моей телохранительницей. Огненный шар спалил ей кожу на левой щеке, едва не снеся голову, и вся левая половина головы представляла собой вздувшуюся, обожженную рану. И это было очень больно, знаю. Я чувствую то, что чувствуют другие люди, и с каждым днем это «сочувствие» становится все сильнее. И не знаю – плохо это или хорошо. Наверное, когда ты лежишь в постели с женщиной и она наслаждается твоими объятиями – это просто замечательно, ведь ты чувствуешь ее наслаждение, и соединенное с твоим, оно уносит тебя высоко, к вершинам удовольствия. Но если рядом с тобой обугленная как кусок мяса пьяным шашлычником, воительница, из ран которой струится красно-желтая сукровица? И тебе хочется отбежать подальше, чтобы не чувствовать ее боль?

Нет уж… надо поскорее научиться контролировать свою эмпатию. Пока что я могу только включать и отключать, и никак иначе. А когда отключаешь – будто глохнешь. Привык уже к дополнительному органу чувств.

Залечил, убрал боль. Потом, на досуге, попробую поправить ей лицо, чтобы не было шрамов. Красивая девка, хоть и стервозная, негоже ей оставаться уродкой. Шрамы от ожогов смотрятся просто ужасно. И она будет мне благодарна, а это очень недурно, когда твой телохранитель тебе благодарен по гроб жизни…

Пленников перевязали, чтобы не истекли кровью. Спросили, не остался ли кто-нибудь в их казарме, но они гордо молчали. Воительницы хотели войти и проверить, но я запретил – опасно. А вдруг там кто-то спрятался и того только и ждет, чтобы воткнуть меч в живот? Нет уж, не надо.

Спалил. Метнул внутрь два файерболла, после чего офицерский дом вспыхнул, как если бы внутри взорвалась термобарическая бомба. Перегретая плазма – не хухры-мухры! А файерболлы и есть, судя по всему, перегретая плазма.

Да, внутри кто-то был. Только и успел, что дико взвизгнуть, и тут же замолк. Сгорел. Ну и черт с ним. Мне хватит и остальных. И теперь я слегка пересмотрел первоначальный план нападения…