– А я на что? – удивился Федор. – Я и буду таким человеком. Меня и готовить не нужно, потому что я и без того готов. Просто нужно меня на какое-то время приткнуть раздатчиком взрывчатки на «Поварнихе», или как там правильно называется эта работенка? И ждать. Ну, как тебе идея?

– Получается что-то вроде ловли на живца, – почесал затылок Расторгуев.

– Вот именно.

– Да, но по легенде ты у нас проходишь как уполномоченный из области…

– И что с того? В городе я недавно, никто на меня, сдается, пристального внимания не обращал, а значит, никто не успел запомнить. Мало ли народа прибывает в город и убывает из него каждый день? Всех и не упомнишь. Просто сменю квалификацию, да и все тут. Конечно, из гостиницы мне придется уйти, потому что где это видано, чтобы кладовщик проживал в гостинице? Придется снять скромный угол. Например, обосноваться на этой самой квартирке. Как ты думаешь, бабуля не будет против?

– Думаю, что нет, – сказал Расторгуев.

– Вот и отлично. Значит, мне только и остается, что пристроиться раздатчиком взрывчатки и ждать, когда рыбка клюнет. И ты должен мне в этом помочь. Поговори с директором шахты или с кем хочешь, осторожненько все ему объясни… В общем, ты знаешь, с кем говорить и что сказать.

– Но все места на складе взрывчатых веществ наверняка заняты…

– Пускай директор отправит кого-нибудь в отпуск.

– Какой там отпуск? Сейчас все отпуска отменены. До полной победы.

– Ну, пускай кто-нибудь из раздатчиков неожиданно заболеет какой-нибудь ужасной болезнью. В общем, придумай что-нибудь сам. Но завтра я уже должен красоваться на складе.



В сорок первом году, когда Ивана Геппа привезли в Прокопьевск, ему, как человеку семейному, выделили отдельную комнату в бараке. Геппу сказали, что он будет работать на шахте «Поварниха», которая находилась от барака далеко, едва ли не на другом конце города. Добираться каждый день на работу и возвращаться с работы приходилось долго и тяжело, а осенью и зимой – так просто мучительно. Но деваться некуда. Пока была жива супруга, Гепп искал возможность переселиться ближе к шахте. Но когда жена погибла, он прекратил свои попытки переехать, смирился со своим жилищным положением и продолжал ютиться все в той же комнатке, которую ему выделили изначально.

Его соседями были люди разные: частью такие же ссыльные, как он сам, частью – люди вольные. Иногда кто-то куда-то переселялся, кто-то умирал, жилплощадь освобождалась, но долго никогда не пустовала: почти мгновенно в освободившуюся комнату вселялись новые жильцы. Шла война, жилья в городе не хватало, многие жили в землянках, по сравнению с которыми барачные комнатки считались просто-таки роскошными апартаментами. В них был деревянный пол, имелись печи, которые можно было топить, что в условиях Сибири имело немаловажное значение. Оттого-то все и стремились поскорее занять такую жилплощадь.

Комната, в которой жил Гепп, была крайней, а это означало, что соседи у него были лишь с одной стороны. В соседней, разделенной тонкой стенкой комнате жила женщина, которую все звали Степанидой. Жила она одна, без мужа, но зато со взрослым сыном. Впрочем, ее сына Гепп видел лишь несколько раз и то мельком. Вскоре после того, как он заселился в комнату, сына призвали в армию и отправили на фронт.