— Благодарю за службу, — кинул им околоточный, да и распустил. Одного только оставил – тово самого, говнистого, да и назад, к балаганчику.
Еле дошёл, потому как хромаю, да голова кружится и болит, сблевал два раза. Околоточный только ругался, да в спину всё пхал. А дошли, и они начали балаганчик мой рушить да в вещах копаться. Долго копалися, а потом околоточный присел и говорит:
— Где деньги, щенок? — и по лицу, а потом темнота. Очнулся, когда он водой на меня брызгать начал да за веки трогать.
— Перестарался, — етак с досадой, — слишком сильно этот сопляк головой о дерево ударился, когда убегал.
— Да и убить не жалко, — заухмылялся сторож.
— Поговори! — цыкнул околоточный, — что ж…
Меня вздёрнули за шиворот и глянули в лицо тёмно-карими глазами с заметными красными прожилками.
— Идти нормально не способен, — сказал полицейский. — Севастьян! Тебе его тащить придётся до станции.
— И-эх! А может, тово?
— Поговори!
До станции шли долго, хотя как шли… меня несли, но вот ей-ей! Лучше б своими ногами, но штоб голова не болела! Раскалывается так, што ой, да ишшо и нутро всё выблевал.
И енти ишшо… Севастьян ругается то и дело – неохота тащить, вишь ты. А околоточный стращает всяко-разным. Преступник я, оказывается, дачи обносил. И слушать меня не хочет, ну вот совсем!
Перед станцией самой околоточный сунул мне в зубы таблетку и велел проглотить.
— Опиум, — непонятно сказал он, — глотай!
В голове быстро получшело, но думалка отказала вовсе уж совсем. Помню только, што видел на станции Вольдемара тово, да с барыней, которая вопросы задавала разные. Тётушка егойная, так-то. И с околоточным они знакомы, барыня ему ишшо ручку дала поцеловать, а тот всё под козырёк брал. Вольдемар только улыбался, на меня глядючи, но молча. Кажется.
Потом приехал наконец поезд и какая-то барыня возмутилася «состоянием ребёнка», то есть меня.
— Не извольте беспокоиться, мадам, — околоточный взял под козырёк, — хитрованец, на дачах здешних промышлял. Ну а на что он спускал украденное, я могу только догадываться.
Барыня снова глянула на меня, но уже брезгливо, а не почти как на человека. И всё, дальше только долгий стук колёс и обморочная темнота.
Двадцать пятая глава
— Ну-ка, — послышался голос, и чьи-то пальцы, резко пахнущие какой-то химией, весьма бесцеремонно и достаточно болезненно оттянули веки. Показалася фигура в белом, с роскошными усами и бородкой клинышком, как у матёрого козла.
— Следи за пальцами, — велел козлобородый прокуренным голосом, обдав меня запахом свежего, и очень хорошего табака, начав водить рукой перед глазами.
— Так… ничего страшного, — сказал он кому-то в сторону, — банальное сотрясение мозга. Поездка его несколько растрясла, но ничего, по большому счёту, серьёзного. Несколько дней постельного режима, и можно переводить в общие спальни.
— Так может, сразу? — сказал невидимый мне человек.
— М-м… пожалуй, нет. Травма головы дело такое, что пару дней наблюдения не помешают, и да и потом нужно будет пару раз глянуть. Мало ли, какие последствия.
— Хорошо, доктор, вам видней, — послышался голос околоточного. — Что ж, оставляем его на ваше попечение. Н-да, и не допросишь теперь!