Вздохнув напоказ несколько раз, чисто корова рожающая, уселася на лавку. Сейчас! Учён уже – знаю, что делать надо-то! Месяц почитай в их доме проживаю, ужо не деревенщина лапотная. Москвич!
Тряпицу войлочную отложить и бегом в сени с корцом[28], да зачерпнуть ледяной водицы, разбивая ледок поверху. — Испейте с устатку, Прасковья Леонидовна! — с поклоном, как положено.
Тяжёлая оплеуха едва не сбивает с ног, а корец летит в угол, разбрызгивая воду.
— Пащенок! Застудить меня вздумал! — хозяйка визжит, ну чисто свинья под ножом неумехи-забойщика. — С холоду зашла, а меня водой ледяной студить!? Изжить со свету хотишь!?
С неожиданным проворством она вскочила с лавки, подхватывая корец и принявшись охаживать им меня, норовя попасть по голове да по хребту.
— Тварёныш, байстрючёнок! Руками закрываться вздумал?! Смирно стой, кому сказала!
— Не ори ты, мать! — хозяин аж привстал, стукнув кулаком.
— А, зараза! — Дмитрий Палыч затряс рукой, порезанной невзначай о сапожный нож. — Да чтоб тебя подняло и прихлопнуло! День так хорошо зачинался, и на тебе! Пришла! Варежку раззявило-то и завопила вороной простуженной!
— Я? Зараза!? — Прасковья Леонидовна бросила корец и упёрла руки рыхлые бока, настраиваясь на долгий скандал. — Это я-то виновата, что мальчишку негодящего купил? Дёшево, дёшево… Десять рублёв заплатили, а ён вот дерзит!
— Ить сама прислужника захотела! — мастер ажно задохнулся он гнева. Свалявшаяся его бородёнка распушилась. — А я те деньги не печатаю, а зарабатываю! Вот этими вот руками!
Для пущей наглядности он выставил вперёд руки, тёмные от постоянной возни с пропитанной дёгтем дратвой и в мелких белесых шрамиках от постоянных порезов.
— Овца ленивая, ни к чему не пригодная! — начал яриться он. — Купи, купи! А пошто он нам? Мне? Так как фабрики эти сатанинские понаставили, так нормальному человеку и не прожить, как раньше-то! Я б и Алексея в ученики брать не стал, коли не платили за него! А этот вообще… ненужный! Из-за тебя брал, ты всё жалилась на здоровьице, да болести свои выставляла, яко щит! И корцом пошто лупишь? Сама приучила воду подносить! Сама, дура, оплошала, а на мальце отыграться хотишь!
— Да рази можно так при ём говорить, дурак бородатый! — затопала хозяйка ногами, задыхаясь пуще прежнего и покрываясь красными некрасивыми пятнами. — После твоих-то слов что я для него?!
— Маменька, тятенька! — из спальни выметнулась старшая Евлалия. — Не ругайтеся!
Переглядываемся со Свином и сбегаем на улицу, я даже в опорках одних выскочил, уже там обмотки крутил, да ботинки натягивал. Переглянувшись ещё раз, расходимся.
Дружками мы с им, значицца, не стали. Но заключили это… как его?
— «Вооружённый нейтралитет. Перемирие», — ворохнулся Тот-кто-внутри.
Точно! Нитралитет и перемирие! Свинёнок, значицца, мне сильно здорово могёт в доме подгадить, но понял уже, что и я не прост. Я ого-го! После сцанки ещё сюпризы были, да много! Тот-кто-внутри много всяко-разных пакостей знает. Да и поколотить могу, коль с первого раза не понял.
Так и воевали, значицца. Он мне нагадит перед хозяевами, я колотушек получу. Опосля он колотушек получает уже от меня, на улице. Да пакость какую в ночь почитай завсегда. А коли не получалась пакость-то, то всё едино Свинёнок ночку не спал, пакости ожидаючи. Всё едино пакость и выходила!