Отношение к любым бумагам официального вида в крестьянской общине от века настороженное, да в общем-то и не зря. Мало хорошего приносили такие бумаги, всё больше известия о новых налогах и повинностях.

А тут – не просто письмецо из дешёвой сероватой бумаги, свернутое треугольником и переданное через третье руки с попутчиками, а официальное, в конверте с марками!

— Распечатывай, — с толикой волнения сказал Иван Карпыч, утирая льющийся со лба пот. Ванька осторожно, не без внутреннего трепета, сломал сургуч и вскрыл конверт.

— З… д… Здравствуй, — начал читать Ванька, напрягаясь всем телом от непривычной умственной работы, — на мно… жество лет раз… любезная! Моя тё… тушка Ка… терина! Аниси… мо… вна!

Народ загомонил так, что чтецу пришлось прерваться. Эк! Не ошибка вышло, действительно из Москвы письмецо, да по адресу.

— Тиха! Загалдели, как цыганки на базаре! — прервал гомон Иван Карпыч. — Чти давай!

— Шлёт тебе поклон пле… мянник твой Пан… к… ратов! Егор Кузьмич.

— Ишь! — едко заметила вредная бабка Афанасиха. — Кузьмич он! Щегол, а туда же – Кузьмич!

Послышались смешки, но тут Ванька тряхнул листом, и на стол спланировали ассигнации. Народ замер и казалось, даже перестал дышать. В наступившей тишине деревенские таращили глаза на невиданное богатство.

— И правда Егор Кузьмич, — всерьёз сказал кто-то из мущщин, — раз такие деньги в конверте шлёт.

У иного из них хозяйство стоит и побольше, но нужно признать, что и не шибко больше. Землица, изба, скотина и весь скарб с трудом тянул на ети чудовищные, непостижимые человеческому разуму, деньги. В конвертике!

Молчавшие разом, будто взорвавшись, загомонили, как птичий базар по весне. С трудом утихнув пару минут спустя и приоткрыв ишшо ширше дверь, замолкли.

— Чти дальше, — слабым голосом велел Иван Карпыч, едва не сомлевший от вида денег. Прохоров продолжил читать, то и дело косясь в сторону ассигнаций, так и лежавших на столе, перед всем собравшимся честным обществом.

Чтение затянулось мало не на час, постоянно прерываемое длительным обсуждением едва ли не каждого предложения. Единственное – деньги на столе уже не лежали. Дождавшись подтверждения, што деньги предназначаются им, Катерина Анисимовна прибрала ассигнации за пазуху и для верности скрестила побелевшие руки на груди. Намертво!

— …и прощаю все тумаки и… слова обид… ные!

Аксинья при етом плотно сжала губы и пошла белесыми пятнами, но смолчала.

— …Привет пере… дайте! Дере… венским. Скажите, — Ванька запнулся, и напрягся ишшо сильней, сощурив донельзя глаза и вчитываясь напряжённо в красивенькие буковки на дорогой белой бумаге, — о каж… дом помню, и о не… ко… торых! Даже память добрую имею!

— Ишь, поганец, — высказалась за всех Афанасиха, — о некоторых он память добрую имеет! А?!

Следующее письмо забрали у адресата не спросясь. Ванька чуть более уверенно зачитал имя получателя и вскрыл сургуч подрагивающими пальцами.

— Тряхни! — простонало общество, и Прохоров развернул листок. Ожидания оправдались, и несколько ассигнаций упали на стол.

— Пиисят рублёв! — простонала Марья, которая Трандычиха, прижав руку к объёмистой, пусть и несколько обвисшей, груди. — Сосунку какому-то!