Потом принимаешься за повседневные дела. Колешь дрова, приносишь с ключа воду, достаешь с лабаза продукты, моешь посуду, варишь по очереди с Луксой ужин, завтрак и обед одновременно. Обдираешь тушки. Чуть ли не ежедневно при свете свечи латаешь изодранную одежду, ремонтируешь снаряжение, заряжаешь патроны, делаешь записи в дневнике. После ужина поговоришь немного с Луксой и ныряешь в спальник до утра.
Спать при таких морозах в ватном мешке, конечно, не то, что в теплом доме на мягкой перине. Но тут главное — правильно настроить себя, принять неизбежность определенных неудобств. Тогда недостаток комфорта и тепла переносится значительно легче. Я, еще два месяца назад не представлявший, как люди могут зимой жить в матерчатой палатке, теперь считаю это вполне нормальным, а те трудности таежного быта, которые рисует воображение в городе, на самом деле преодолимы.
Имея жестяную печь, палатку, спальник, свечи и необходимые продукты, в тайге можно счастливо и безбедно жить не один месяц. А нужно так мало потому, что есть главное: древнее мужское занятие — промысловая охота — и природа, с которой тут невольно сливаешься и становишься ее частицей.
Только живя в тайге, я понял, каким обилием излишеств окружила вас цивилизация. На самом деле, по-настоящему необходимых для жизни человека предметов не так уж много. Но, к сожалению, человек слаб. То, что еще вчера было пределом мечтаний, сегодня норма, а назавтра и этого становится недостаточно. Часто в погоне за материальным благосостоянием все остальное отходит на задний план.
Шатун
Ни свет ни заря начал обход Фартового, подарившего мне сразу четырех соболей.
Поднимаясь по ключу, заметил под козырьком снежного надува хорошо натоптанную тропку норки. Недолго думая поставил ловушку. На том участке, где я снял трех соболей, свежих следов нет — отработанная зона. Зато на приманку попалась белка. То, что белка иногда идет на мясо, я знал, но меня поразило, что эта милая симпатяга соблазнилась тушкой своей же соплеменницы.
Пообедать устроился на валежине на краю небольшой мари. По небу плыли редкие облака, ярко светило солнце. Недалеко от меня на суку старой березы неподвижно сидела сова. Расстегнув футляр фотоаппарата, стал тихонечко подкрадываться. Сова подпустила метров на двадцать и перелетела через марь на макушку ясеня. Когда я вновь приблизился к ней, она спланировала на тот же сук, с которого я спугнул ее до этого. Думаю, что общепринятое мнение о дневной слепоте «мудрой» птицы ошибочно. Возможно, днем она видит просто хуже, чем ночью.
Продлив Фартовый на четыре километра и насторожив там шесть капканов, спустился к ключу. Проходя на обратном ходе мимо снежного надува, увидел норку, уже беснующуюся в ловушке. При моем появлении она устрашающе ощерилась, зашипела, впилась злым взглядом прямо в глаза. Ее мускулистое тело находилось в беспрестанном движении, отчего густая, темно-коричневая шубка отливала серебром.
Когда я попытался прижать ее к снегу, норка с такой яростью набросилась на меня, что почудилось — нет в тайге зверя страшнее. Признаюсь, я даже растерялся перед ее безумной храбростью и неистовой решимостью драться с несоизмеримо более сильным противником.