— Я где-то слышал, что Сталин перед удушением НЭПа заказал тайную ревизию всех капиталов. Верный ленинец знал, что «социализм — это учет и контроль». А у вас как? — спросил Журавлев.
— Не хуже. — Подседерцев покосился на притихшего Гаврилова и добавил: — Я, естественно, запрашивал из архива материалы той сталинской ревизии. Очень качественная работа, и с точки зрения финансового анализа, и с точки зрения нашего ремесла. Будет время, познакомитесь с данными нашей ревизии.
— Даже так? А утечки не боитесь? Я же человек пишущий, могу в творческом азарте и сболтнуть.
— Вы, Кирилл Алексеевич, от большинства пишущих отличаетесь тем, что еще и думаете. И не примите за комплимент, просто констатирую факт. Вот и подумайте, состоялась бы эта встреча, если бы я не решил, что вам можно доверять. А специалист вы такого уровня, что держать вас на голодном информационном пайке просто грех. — Он придвинул папку к себе. — Теперь о деле. Мне никто не мешал присвоить эти материалы и бросить их в работу. Но никто так не владеет материалом, как автор, это надо учитывать. Поэтому вы здесь. А я жду вашего ответа.
— Материал готовился под вполне конкретного человека. Он умер. Дело можно отправить на полку. — Журавлев берег этот козырь до последнего.
— Нет. — Подседерцев положил тяжелые кулаки на стол. — Ваш протеже Кротов слишком умен, чтобы умереть до срока. Сейчас он находится в клинике под Заволжском. Прекрасно себя чувствует, как мне доложили сегодня утром.
«Вот тебе раз!» — подумал Журавлев и не таясь провел ладонью по вспотевшему лбу.
— Беритесь за работу, Журавлев, — тихо сказал Подседерцев. — То, что вам вещал этот Арлекино, — он кивнул на Гаврилова, — абсолютная правда. Так уж сложилось, что Гога почему-то тоже загорелся желанием взять вас под крыло. Причина, надеюсь, ясна. Как ни крути, но вы живой носитель компромата, а Гоге сейчас лишняя компра ни к чему. Он в политику ударился, лаврушечник хренов! — зло скривил губы Подседерцев. — Отсюда вывод: или вы работаете на него, или вы лежите в лесу с дыркой в башке. И то, и другое, как понимаете, гарантирует ваше молчание. — Зачем вам Гога Осташвили? — Суть интереса Осташвили к своей персоне и всю меру опасности Журавлев просчитал моментально, но виду не подал.
— Он один из тех, кто решил играть по своим правилам. Мы готовы закрыть глаза на происхождение капиталов и прошлое человека, если он согласен на отведенное ему место. Гога возомнил себя императором, забыв, что эта вакансия уже занята. Более того, он считает себя крупным политиком. На его деньги развернуто несколько политических инициатив, которые идут вразрез с государственной линией, то есть — единственно верной.
— Ересь диссидентства, — с глумливой улыбкой произнес Гаврилов, — оказывается, так заразна, что и бандиты ею страдают.
— Тебе лучше знать, это ты инакомыслящим в задницу аминазин ведрами накачивал. — Подседерцев хитро подмигнул Журавлеву, давая понять, что им, чистым контрразведчикам, бывший боец идеологического фронта Гаврилов не ровня. Журавлев, отлично знавший эти внутренние лубянские распри о степени незапятнанности мундира, буйным цветом расцветшие после реабилитации диссидентов, чуть кивнул.