– Я думаю, вы знаете гораздо больше, чем говорите.
Розенблатт внимательно посмотрел на него:
– Мы по одну сторону, Арман. Вы должны мне верить.
– Вы клянетесь? – спросил Гамаш. – Жизнью внука?
Профессор Розенблатт улыбнулся, и Гамаш услышал его согласный смешок:
– Клянусь.
Но потом шутливый момент прошел.
– Вы должны знать, – сказал Розенблатт. – Часы не остановились. Просто произошла перезагрузка.
Арман Гамаш провожал его взглядом и думал, что видит корень всех зол. Из которого произросли Мэри Фрейзер, Шон Делорм и Джон Флеминг.
Жан Ги и Арман молча шли вокруг деревенского луга, дыша прохладным, свежим осенним воздухом.
– Профессору Розенблатту ничто не грозило, когда он встал перед дулом пистолета, опасность грозила вам, patron. – Бовуар остановился и повернулся к тестю. – Спасибо.
– Не каждый решился бы сжечь те чертежи, mon vieux. Ничего прекраснее я в жизни не видел. А я – человек, который видел «Manneken Pis».
У Бовуара вырвался смешок и еще какой-то неясный звук, который он сразу заглушил.
– Ты храбрый человек в храброй стране, Жан Ги. Такой замечательный человек должен передать отвагу своим детям.
Дальше они шли молча; со стороны Гамаша молчание было выбором, со стороны Жана Ги – необходимостью, потому что он пока не мог говорить.
– Merci, – произнес он наконец.
И снова наступило молчание.
Когда они проходили мимо гостиницы, Гамаш увидел в окне тень. Пожилой человек готовился ко сну, в котором ему, вероятно, будут сниться дети, внуки и друзья. Теплый камин, хорошая книга, тихий разговор. Жизнь, которая могла бы у него быть.
На следующее утро к канадско-американской границе близ пропускного пункта Ричмонд со стороны Канады подъехал темный полицейский фургон.
Мужчина и женщина в форме Военно-юридической службы США стояли по другую сторону шлагбаума вместе с офицерами военной полиции.
В ожидании.
Фургон остановился в двадцати метрах от шлагбаума, водитель не выключил двигателя.
Дверь фургона откатилась, и из него выскочил крупный, крепкий человек с растрепанными седыми волосами. Он развернулся и протянул руку, помогая выйти пожилой женщине, а за ней – высокому пожилому человеку.
Они пошли по бокам Ала Лепажа размеренным шагом, с мрачными лицами. Возвращая человека. Завершая начатое.
Шлагбаум поднялся, но, прежде чем Ал пересек границу, Рут остановила его.
– Прости, – сказала она. – Это я послала к тебе Джона Флеминга.
– Я знаю.
– Нет, не знаешь. Я испугалась, когда его увидела. Хотела избавиться как можно скорее. Я отдала ему тебя, чтобы спастись самой.
Ал Лепаж посмотрел на Рут Зардо:
– Я бы тоже мог отправить его к кому-нибудь. Вот в чем разница между нами. Ты увидела зло и не пожелала иметь с ним ничего общего. А я пригласил его в дом.
Ал кинул взгляд на ожидающих его людей. Потом повернулся к мужчине и женщине, которые когда-то спасли его. Он пожал руку месье Беливо, посмотрел на Рут.
– Можно? – спросил он и, когда она кивнула, поцеловал ее в щеку. – Я не имею права просить об этом, но, пожалуйста, присмотрите за Ивлин. Она ничего не знала.
После этого он перешагнул через границу и снова стал Фредериком Лоусоном.