Затем наступил ответственный момент. Если бы певец сейчас пустил петуха и запищал тоненько, как вырывающийся из лопнувшей трубы пар, или, скажем, сумел бы вспомнить из предусмотренного текста лишь отдельные слова и выражения, – исходное благоприятное впечатление оказалось бы испорчено. Правда, определенную часть публики, из наиболее критически настроенных, несколько последних дней методично поили на дармовщину пивом, за что, по джентльменскому соглашению, от них ожидалось снисхождение, однако теперь все же слово было за Эсмондом. Песню должен был исполнить не кто-нибудь, а он.
И он ее исполнил, да еще как! Тогда вечером, во время репетиции над графином портвейна, мое внимание было поначалу направлено больше на слова песни, я старался усовершенствовать произведение тети Шарлотты и не прислушивался особенно к вокальным данным Эсмонда Хаддока. Ну а позже, как известно, я уже пел сам, а это требует от человека большой сосредоточенности. Стоя на стуле и дирижируя графином, я, конечно, отдавал себе отчет, что на столе тоже что-то творится, но, если бы вошедшая леди Дафна Винкворт поинтересовалась моим мнением о его певческом таланте, о тембре, темпераменте и прочем, я бы вынужден был признаться, что толком ничего этого не заметил.
И вот теперь выяснилось, что Эсмонд Хаддок обладает отличным баритоном, живым и полным чувства и, что особенно важно, зычным. А зычность голоса – это главное в деревенском концерте. Добьешься, чтобы лампы мерцали и штукатурка с потолка сыпалась, и это означает полный успех. Эсмонд Хаддок усладил своим пением не только тех, кто заплатил за вход и находился в зале, но также и прохожих на Главной улице, и даже обитателей окрестных жилищ, оставшихся дома и прилегших с книжкой отдохнуть. Если, как говорил Китекэт, вопли леди Дафны и ее сестер по объявлении его помолвки с Гертрудой Винкворт достигли Бейсингстока, то уж охотничьей песнью Эсмонда Хаддока в Бейсингстоке наслушались в полное удовольствие.
А удовольствие было несомненное и продолжительное, потому что он трижды бисировал, потом долго кланялся потом пел на бис в четвертый раз, снова кланялся и исполнил еще припев «на посошок». Но даже и тогда доброжелатели отпустили его со сцены с большой неохотой.
Эта восторженная оценка талантов Эсмонда Хаддока сказалась и на приеме последующих номеров: во время гимна «Сойди на желтые пески», исполненного a capella [7] церковным хором под управлением школьной учительницы, когда среди стоячих зрителей стали раздаваться тихий ропот и отдельные возгласы, но особенно – когда мисс Поппи Кигли-Бассингтон представила на суд зрителей ритмический танец.
В отличие от своей сестры Мюриэл, напоминавшей скорее пухлую румяную буфетчицу прежних времен, Поппи Кигли-Бассингтон была рослая, смуглая и гибкая – эдакая змея с боками; таким девушкам только намекни, они всегда готовы исполнить ритмический танец, тут уж помешать им можно разве топором. Танцевала мисс Поппи под какую-то восточную музыку – по-видимому, первоначально ее номер был задуман как «Видение Саломеи», но впоследствии урезан и причесан в согласии с приличиями, как их понимают в Женском институте. Танцовщица без устали гнулась и извивалась и только застывала по временам, когда завязывалась морским узлом и не знала, как развязаться, – замрет и ждет, не подойдет ли из публики кто-нибудь, умеющий развязывать морские узлы.