Машина остановилась у небольшого одноэтажного дома, и Марко вышел наружу. Осмотрелся по сторонам, подошел к калитке и позвонил три раза, потом два и следом один раз.

***

Пятнадцать лет назад…

Камера была похожа на каменный мешок. Узкая с темно-зелеными стенами и низким потолком. В ней должны были ютиться тринадцать человек, с Сальвой четырнадцать. Но никто не называл его Сальва. Его вообще никак не называли. Потом начнут называть Паук… Он их заставит. Когда взглянул на мрачные лица сокамерников, сразу понял, что война началась, едва переступил порог.

Маленькое прямоугольное окошко узкое, но в длину метра три высоко под потолком. Вместо кроватей доски на деревянном каркасе, вонючие матрасы, тонкие подушки и суконные одеяла. Все спят в ряд. Между кроватями и стеной расстояние один метр. В конце камеры душевая метр на метр и туалет. Вонь разносится по всему помещению. На Сальву смотрели почти все. Кто-то с презрением, кто-то с жалостью, кто-то с ненавистью. Не смотрел только пожилой китаец с тонкими седыми волосами, заплетенными в косичку. Он стоял, отвернувшись к стене, и что-то мычал, сложив руки.

— К нам пришла итальянская девочка? — пропел чернокожий здоровяк с лоснящимся от пота лицом в мокрой вонючей майке и таких же просаленных штанах. Когда встал в полный рост, голова уперлась в потолок. Понятно, он здесь главный. — Мы ненавидим макаронников, но никто не станет обижать девочку. Ты ведь девочка? А?

Не ответил, поднял взгляд на заключенного, чувствуя, как вся адская ярость закипает внутри, и хочется крови, смерти и много мяса. Хочется прямо сейчас и здесь. И он его получит. Чернокожий сам нарывается на неприятности, а у Сальвы пи***ц какое мерзкое настроение. Несколько часов назад ему чуть не пустили пулю в лоб.

— Если качественно отсосешь у папочки Бо, получишь кроватку рядом с ним и толстое одеяльце, прикрывать твой упругий зад.

— Папочка Бо не боится, что ему оторвут яйца и засунут их прямо в задницу? — спросил невозмутимо и прошел вперед, выискивая взглядом свободную кровать.

— Что ты сказал? Уе*ок! Войти в камеру позволю только после того, как проглотишь мою сперму!

Схватил Сальву за плечо и развернул к себе. Понятно, значит все же придется полакомиться мяском.

— Думаешь? — переспросил итальянец и отшвырнул сверток с вещами на пол.

— Знаю! Закрыть глазок! — рявкнул Бо, и его шестерки тут же набросили тряпку на дверь.

В руке у здоровяка самодельный нож из осколка стекла, прикрученного к отломанной ручке столовой ложки. Стекло поблескивает в свете длинной "дневной" лампы, окруженной тучей мошкары.

— Вначале я изуродую твое личико, малышка, а потом загоню тебе в глотку свой болт.

Сальва посмотрел на шестерок, на деда, на зарешеченное окно. Если здоровяк его завалит, шансов не будет. Значит, придется зверствовать… Значит, можно себе разрешить выпустить голодное животное и дать ему устроить пиршество.

— Зассал? Давай, становись на колени, и все будет кончено.

Мартелли ухмыльнулся и медленно опустился на колени. Все тело потряхивало от пульсации крови и нарастающей волны адреналина. Рот наполнился слюной.