— Обо мне не надо. — Кабанов отрицающе покачал ладонью с зажатой между пальцами сигаретой. — Жесткие меры ныне не в чести, а мягкими я ничего добиваться не умею.

— Хотите верьте, хотите нет, но мой телохранитель весьма недолюбливает демократов, — заговорщицки подмигнул Лудицкий.

— Вы сторонник коммунистов? — с интересом спросила журналистка у Кабанова. — Наверное, раньше вы служили в КГБ?

— В ВДВ, — поправил ее телохранитель. — Но могу вас разочаровать: коммунистов я тоже терпеть не могу. И вообще политикой и партиями не интересуюсь, ничьих взглядов не разделяю, в оппозиции не состою, нынешнее власти не поддерживаю. Прежние не поддерживал тоже.

— Странно. — Девушка еще раз приложилась к рюмке и достала сигарету. — Вас что, совсем не интересует будущее?

— Если бы интересовало, я бы обратился к астрологам. — Кабанов щелкнул зажигалкой. — Хотя им я тоже не верю.

— Я ведь вас предупреждал, что мой начальник охраны — Фома неверующий, — дополнил его Лудицкий. — Но при этом профессионал высшего класса.

— И давайте не будем больше обо мне, — предложил Сергей. — Занимающийся политикой охранник смешон, а старающийся попасть на первые полосы газет — глуп. Каждая профессия предполагает для своих представителей определенный уровень известности. Я не глубоко законспирированный разведчик, но мне совсем не хочется, чтобы меня узнавали на улицах. Одно из важнейших качеств хорошего телохранителя — неприметность.

— Но я же не могу вообще обойтись без вас. Вы были одним из главных действующих лиц случившегося.

— Разве это повод для написания моей биографии? Помяните вскользь с указанием должности, но без указания фамилии, — предложил Кабанов.

Журналистка обещала подумать, и после этого разговором целиком овладел Лудицкий. С привычным воодушевлением он принялся описывать общие проблемы людского общества, волею судеб на некоторый срок оторванного от остального человечества, подчеркнул жизненно важную необходимость организации, пожаловался на сложность задач, стоящих перед избранной властью, и для примера упомянул проблему занятости.

— Простите за любопытство, но чем вы думаете занять нас завтра? — успела в паузе спросить журналистка.

Вопрос оказался интересным. Выигрывая время, Лудицкий полез за сигаретами. Про себя он тихо проклял собственный язык, завлекший не туда, куда надо. Депутат уже собрался ответить неопределенно-загадочным: «Сами увидите», когда Кабанов небрежно обронил, как о давно обговоренном:

— Как — чем? Разумеется спортом. Если не будет дождя, создадим несколько команд, куда войдут желающие поиграть в футбол, в волейбол, принять участие во всевозможных эстафетах. Остальные смогут посмотреть на соревнования, поболеть за знакомых. Думаем, что будет интересно. Хотели заняться и самодеятельностью, но тут боимся не успеть. Не исключено, что к вечеру корабль отремонтируют, и наша робинзонада закончится.

Лудицкий с благодарностью посмотрел на телохранителя, еще раз подумал о прибавке к его жалованью, и подхватил:

— У нас были и другие планы, но, к сожалению — или к счастью — мы связаны временем. Если же говорить по большему счету, то требования народа всегда сводились к хрестоматийной фразе: «Хлеба и зрелищ!» Хлебом мы, слава Богу, обеспечены, и нам, соответственно, надо организовать зрелища. У нас уже нет необходимости улучшать свой быт, в любом случае завтра или послезавтра мы покинем этот остров, и что-то делать… — было очевидно, что продолжать депутат будет долго.