Чтоб тебя с твоим армейским благородством! Остался прикрывать, а отходить приказал через непроходимое болото. Это по нашему, по-советски. Тут и жизни не хватит, чтобы прочесать все эти бесчисленные острова. Тем более, что жизнь здесь почти у всех оказалась короткая. Не захотело принять чужое время, ох, не захотело. А может, так и должно быть?

Лайнер затонул, и искать его, тем более здесь, никто и никогда не будет. Почти все современники погибли, даже напавшие пираты полегли поголовно, и некому рассказать о чуде. Море же умеет хранить тайны. Никто не узнает, где и как нашел свой конец сэр Джейкоб Фрейн и его отчаянные головорезы. Был флибустьер — нет флибустьера. Может, все события давно вцементированы во время, и из века двадцатого век семнадцатый не изменить?

Ну, нет. Кабанов сжал губы. Было — не было, но своих людей я как-нибудь спасу. И тех, кто со мной, и тех, кого идем выручать. И девчонок постараюсь найти. Хоть сам пиратом стану, но найду. Нет у них кроме меня защитника, а, значит, умирать я не вправе. Пока не вправе…

Воистину, жизнь неистощима на сюрпризы, и никогда не угадаешь, вознесет ли она тебя к небесам, или же подложит свинью.

Школьником поздних «застольных лет»я надеялся стать студентом, но в самых дерзких мечтах не смог бы вообразить грянувшую одновременно со сбывшейся надеждой перестройку. Подобно подавляющему большинству, я жадно читал многочисленные статьи, разоблачающие всевозможные тайны недавнего прошлого, дышал воздухом перемен, еще не ведая, что и дня не проработаю по специальности и превращусь в «нового русского», оставаясь все тем же евреем. О деньгах и благах и говорить не приходится.

Во времена крутых перемен нельзя загадывать далеко, вот я и не загадывал. Вертелся до полного изнеможения, проворачивал дела, платил дань «крыше»и нужным людям, развлекался напропалую, но уже без задушевных, как в молодости, разговоров и возвышенных обсуждений, понятия не имея, что в один миг лишусь всего и последовательно побываю робинзоном, загнанной дичью, помощником шкипера на отбитой у пиратов бригантине…

Конечно, я читал фантастику в те времена, когда читал вообще, но ни разу не задумывался, что жизнь порою бывает куда фантастичнее любого романа, да только фантастичность эта натуральна до омерзения. Стали бы Стивенсоны и Саббатини описывать в романтических красках флибустьерские похождения, доведись им испытать такую жизнь на своей шкуре! Слишком уж много грязи и вони, не говоря уже о крови. Про такое еще можно читать… но только не видеть!

И все равно я сумел пройти и через это, уцелеть в жестоком и практически безнадежном бою, испытать все «радости» человека, которого болтает в жалкой шлюпке в открытом моря, был чудом спасен… чтобы при очередном повороте судьбы превратиться в раба.

По-моему, это уж слишком. Я никогда всерьез не задумывался о рабстве. Оно исчезло задолго до моего рождения, даже его сталинско-бериевский запоздалый рецидив, и уже поэтому казалось абстрактным понятием, наподобие крепостничества. Тем неожиданнее оказался удар. Правда, рабом я стал не в Древнем Египте, а в более цивилизованные времена на плантациях неподалеку от рабыни Изауры. Но хрен редьки не слаще.