Эх, жизнь наша морская! Стараешься, деньги зарабатываешь, а ради кого? Хорошо хоть, рейсы сейчас короткие.

И так всегда. Не успеешь уйти, как уже тянет вернуться. Да и уходить-то не хочется. Что я, моря не видел? Вода как вода, только соленая и берегов не видать.

— А погодка-то класс! — отвлек меня от неторопливых мыслей стоящий у штурвала Кузьмин.

Хороший Колька рулевой, ничего не скажешь. Если бы пил поменьше — цены бы человеку не было!

— Да, погодка, что надо, — ответил я ему в тон и, не выдержав, подначил: — Что, Коля, много выпивки припрятал?

Слегка одутловатое лицо рулевого изображает такое удивление, точно он в жизни не пил ничего кроме молока и кефира.

— Господь с тобой, Сергеич! Давным-давно завязал. Даже видеть не хочу ее, проклятую!

— Великий актер в тебе пропадает, Коля, — смеюсь, глядя на его уморительную рожу. — Ох, чья бы корова мычала…

В ответ Коля старательно изображает обиду, но не выдерживает и расплывается в улыбке.

— Не бойся, я Жмыху ничего не расскажу, — заговорщицки подмигиваю. — Так сколько? Канистру? Две?

— Нет у нас доверия к человеку, — притворно вздыхает Коля. — Ну, был когда-то за мной грешок. Чай, не ангел. Мало ли кого бес не попутает? Но я же не каждый день…

— Особенно после того, как Жмых прописал тебе по первое число. Гляди, Николай, не доиграйся, — уже всерьез предупреждаю напарника. — Мне перед самым рейсом старик особо наказал, чтобы я за тобой приглядывал. Рулевой ты из лучших, да по нынешним временам и на это не поглядят. Спишут в два счета.

— Да не волнуйся ты, Сергеич. — Кузьмин тоже стал серьезным. — Неужели не понимаю? Сам тогда был виноват. Голова дурная, вот и полез к Жмыху права качать. Нет, чтобы затаиться. Не пойман — не вор. Да и старик — мужик толковый. Не задираешься — сквозь пальцы смотрит.

— Не за то волка бьют, что сер, а за то, что корову съел, — подвожу итог под нехитрыми рассуждениями. — Задним умом вы все крепки, а как на грудь примете, так вам сам черт не брат. Добро бы мальчишкой был, так ведь тебе уже за сорок. Пора хоть что-то соображать. В Марселе так набрался, что чуть на пароход не опоздал. Как бы тогда до дому добирался? Ждал бы, пока нас судьба опять в те края занесет?

— Не трави душу, — взмолился Кузьмин. — Сказал же: исправлюсь. Жизнь, сам знаешь, собачья. Болтаешься целый век по морям, как дерьмо в проруби. На пассажиров наших посмотришь — загривки наели, денег полные штаны, а глядят на нас, как на белых негров. А сами-то чем лучше? Тем, что покуда мы горбатились, они всю страну разворовать успели? Будь бы моя воля, я бы их всех… А так нам только и остается, что пить. Дозу примешь — вроде полегчает.

— Все равно это не выход, — говорю после долгой паузы. — Да и всегда были те, кто живет получше прочих. Что сейчас, что при коммунистах, что при царе Горохе. Разве что сейчас все на виду. Свобода, чтоб ей провалиться! Или, думаешь, на Западе иначе? Сам же видел, должен соображать. Мы с тобой хотя бы не самые последние люди, что-то себе еще можем позволить. И давай не будем больше об этом. Болтай, не болтай — все равно ничего не изменишь. Работа у нас пока еще есть, платить что-то платят, погода отменная. Вон звезд сколько высыпало! Где ты еще такое увидишь?