– А какая участь кажется вам завидной?

– Вам-то что до того, госпожа баронесса?

– Ну, если вам угодно хранить свои стремления в секрете, я ничуть не настаиваю, – пожала плечами Амалия.

Митрохин закусил губу.

– Вы хотите знать, сударыня, какая участь кажется мне завидной. Так вот, я могу завидовать человеку, который независим во всех смыслах, включая финансовый. Человеку, который живет интеллектуальными интересами и вращается в кругу лучших людей своего времени. И еще он должен обладать моральными качествами. Он не подлец, никогда не шел против своей чести и не унижал тех, кто стоит ниже его.

– Получается кто-то вроде князя Барятинского, – негромко заметила баронесса Корф.

– Да, сударыня. То есть… не сейчас, но в прошлом.

– А сейчас он, может быть, отдал бы все те качества, которые вы перечислили, только за то, чтобы быть молодым, – легкомысленно объявила Амалия.

Иван Николаевич смотрел на свою спутницу во все глаза.

– Простите, у меня на душе неспокойно, и потому я говорю всякие глупости, – добавила баронесса Корф.

– У вас? – недоверчиво переспросил учитель. – Неспокойно?

– Скажите, Иван Николаевич, бывало ли у вас ощущение, что зло бродит где-то рядом и вы его чувствуете, но никак не можете определить, в чем именно оно заключается?

На сей раз Митрохин долго молчал, прежде чем ответить.

– По моему опыту, госпожа баронесса, – промолвил он наконец, – зло никогда не бывает беспредметно.

– Вот как?

– Да. У него всегда есть имя, мотив и цель.

Вот тебе и забитый жизнью учитель школы для глухонемых. Амалия всегда подозревала, что даже самый незначительный на вид человек полон неистощимых сюрпризов, и ей было приятно получить подтверждение, что она не заблуждалась.

– Значит, цель, да? – Амалия вздохнула. – Вы помогли мне кое-что определить для себя, Иван Николаевич, и я у вас в долгу. А раз так, вы поедете до Петербурга со мной первым классом.

– Я не из тех, кто ездит в первом классе, – выдавил из себя учитель.

– Иван Николаевич, я не только злая и бессердечная, но еще и упрямая. Поймите: спорить со мной бесполезно.

– Вы вовсе не злая, – возразил Митрохин. – Я встречал богатых дам, и благотворительниц, и титулованных. – Перечисление получилось не слишком логичное, но Амалия решила списать все на то, что учитель явно волновался. – Они все вам в подметки не годятся.

Тут у баронессы Корф весьма некстати мелькнула мысль, что Иван Николаевич, чего доброго, забудется и попытается объясниться ей в любви. Она знала, что красива, что нравится мужчинам, и она привыкла нравиться, но с тех пор, как Амалия вышла замуж по любви, комплименты и намеки противоположного пола стали не то чтобы ее тяготить, но она отдавала себе отчет в том, что вполне обошлась бы и без них.

– Я хочу сказать, – добавил Иван Николаевич, развивая свою мысль, – что вы не похожи ни на кого из тех, кого я видел.

Обычно мы благосклонно встречаем попытки объявить нас исключительными, уникальными и так далее; но Амалия не поверила Митрохину. Она точно знала, что уж она-то самая обыкновенная женщина – любящая жена и молодая мать, которая дорожила тем, что имела, и не притязала на большее. «И как почти всякая обыкновенная замужняя женщина, – усмехнулась про себя Амалия, – я не лажу со свекровью. Ах, щучья холера!»