Вспомнили мы со Степаном Алексеевичем еще один фрагмент «Штрафбата», когда бывший зэк Глымов расстреливает струсившего солдата. Спросил ветерана, не случалось ли подобное в его фронтовой практике. Тяжело вздохнув, Юдин начал издалека:

Понимаете, тогда существовала такая практика: на штрафника, замеченного в серьезном проступке, шла докладная в штаб. Оттуда уже поступало указание следующего содержания: «Списать на боевые потери». Означало это одно — расстрелять. Сам приговор в исполнение я не приводил. Это делали солдаты. Был случай, когда один уроженец Средней Азии отказался сменить наблюдателя. Когда его попытались поднять из окопа, он схватил винтовку и нацелил на командира с криком: «Моя стрелять будет!» Утром доложили куда следует. Получили приказ: «Списать на боевые потери!» Я дал команду, и двое солдат потащили его вниз, к оврагу. А еще был случай, когда мне пришлось самому выносить и выполнять приговор.

И рассказал бывший командир штрафного взвода лейтенант Юдин историю, которая накрепко засела в памяти.

Прислали ко мне одного солдата. Звали его Лева, служил он каптенармусом в госпитале. Попался на воровстве постельного белья. Так вот этот Лева во время форсирования Южного Буга всячески отставал от первой линии наступающих. Опять же в фильме неправильно показали, что командир идет первым в атаку — только последним. Надо было следить, чтобы сзади никто не оставался. Так вот этот Лева то и дело падал, как будто спотыкался, и старался не вставать. Я кричу: «Лева, вперед!» Не реагирует. План его разгадал: хотел, чтобы я ушел, а он бы драпанул в тыл. Ну, я по нему очередь из автомата пустил.

Оценивать по сегодняшним меркам тогдашний поступок Степана Алексеевича, наверное, некорректно. И все же я спросил, что он думает о расстреле струсившего солдата.

Да как, — без особого желания продолжать эту тему откликнулся Юдин, — я сам по трупам ходил, и сам мог в любую секунду погибнуть. Как, например, мой ординарец Лыков, который смерть за меня принял. Почему за меня? Да потому, что во время атаки на нем была моя полевая сумка, а я бежал в маскхалате. Вот снайпер и принял Лыкова за командира. Они, снайперы, первым делом стреляли по офицерам и пулеметчикам. А труса не останови — все за ним побегут.

Ведь это только в кино про заградотряды показывали. Ни про какие заградотряды я не слышал. Со мной позади шли четверо связных, два телефониста и ординарец. Вот и весь «заградотряд». Но любого бегуна мы были готовы встретить. И они прекрасно знали, чем это может для них кончиться.

В фильме «Штрафбат» есть фрагмент, когда родителям расстрелянного за трусость солдата посылают сообщение, что он пал смертью храбрых. Делалось это втайне от штабистов и смершевцев.

— Никакой тайны не было, — пожимает плечами по поводу очередной киношной выдумки Степан Алексеевич. — И на Леву, и на расстрелянного в овраге парня я подготовил документы, что погибли они в бою. Родители-то их ни при чем. Может, у них самих дети остались. Так пусть гордятся отцами, а не стыдятся.