Судя по численности личного состава штрафрот и штрафбатов, уровень дисциплины у офицерского состава был ничуть не выше, чем у рядового?

Поэтому и воевали четыре года…

Вернемся к вашей роте. Как вы строили свои отношения с этими людьми? Ведь многие из них были и по возрасту старше, и жизненным опытом богаче, да к тому же прошедшие школу тюрем. Как они к вам относились?

Только по-товарищески. Другого отношения в тех условиях быть просто не могло. Показывать своим отношением, что я выше их, означало не вернуться живым после первого же боя.

Был у нас такой случай. Прибыл к нам молодой офицер. В новой форме, при золотых погонах, которые тогда были только введены. Выстроили роту. И он что-то долго говорил, вышагивая вдоль строя. А щеголей на передовой не любили. И кто-то из строя выкрикнул, мол, заканчивай п…, покормил бы лучше. Тот в мгновение вскипел. Кто? Застрелю! Выходи! В ответ — мат. А уголовники народ сплоченный. Ряды сомкнули. Он выхватывает пистолет и стреляет на голос. Одному пуля прошла сквозь бок, второму попала в ногу, третьему — рикошетом в палец. Всех троих забрали в лазарет и, как искупивших свою вину кровью, отправили потом в войска. А этот офицер не вернулся после первого же боя. И никто особо и не интересовался, что с ним. Когда я спросил у своих, те только отвели глаза в сторону.

Других отношений, кроме уважительных, на фронте быть не могло. Ведь, по большому счету, все зависели друг от друга. Существовал строгий закон: в бою ты должен поддержать товарища огнем, когда он делает перебежку. Если не сделаешь этого, жизни тебе не будет. Может, поэтому я так долго и прожил, что не пытался бравировать ни своим положением, ни своими знаниями. Наоборот, многому учился у своих солдат. Ведь и среди тех же зэков попадались люди, достойные уважения. Я не пытался давить на них, доказывая свою правоту. Если я считал, что надо делать так, а не иначе, то пытался их убедить в правильности моего решения. Если они не соглашались — что ж, за кобуру я не хватался.

А были случаи отказа подняться в атаку, самострелы?

Были. Но если кто-то не мог под огнем противника оторваться от земли, то его заставляли это сделать свои же. А что касается самострелов, то стреляли через буханку хлеба. Чтоб не было видно ожога, потому что в лазарете обязательно проверяли: ранение или самострел.

И проходили такие самострелы?

Проходили.

Проявлялись ли в условиях войны у тех же бывших заключенных привычки из их прежней жизни?

На войне человек находится в экстремальных условиях, он подчиняется тем законам, которые диктует обстановка боевых действий. Вот, к примеру, у меня был ординарцем боец, трижды приговоренный к высшей мере наказания, не единожды совершавший побег из мест заключения. Казалось бы, такого уже исправить никто и ничто не может. А война исправила. Когда мы проходили через села или останавливались в них, он, имея всегда при себе несколько зерен бобовых, собирал вокруг себя женщин и гадал им. За это они приносили ему кое-что из продуктов. Потом он этим нас кормил. С питанием на передовой было ведь очень плохо. Понимаете, не воровал, а зарабатывал!