— Ну что ж, первую часть теоремы можно считать доказанной, — сказал он с легким юмором. — Осталась вторая: сторожиха. Капитан, вы тут знаете всех...

Это было приглашение принять активное участие в разработке очередной версии. Капитан Бухтурма с видимым желанием принял его.

— Матрена Ивановна Верходько — человек по всем данным положительный. Двенадцать лет сторожем... Когда-то уже была попытка ограбить магазин, так она задержала одного из грабителей: вцепилась в него и не выпускала, пока не прибежали люди, хотя мужик был здоров и пытался освободиться от зацепистой тетки всеми силами — измолотил ее...

Иван Иванович хорошо помнит этот случай. Его только-только перевели из Волновой в Донецк, семья еще не переехала — не было квартиры, и вот его посылают в Волновую уже как представителя областного управления. Шутка жизни: буквально вчера он внимал каждому слову начальника угрозыска райотдела Авдюшина, а сегодня приехал его «поучать»...

— Отважная женщина... — согласился он. — Муж у нее, кажется, погиб.

— Несчастный случай: попал под собственный трактор. Пустил его, а сам зашел наперед, хотел убрать оставленную с осени борону... Двое детей: старшему тринадцать, младшему — десятый.

— Беспокойный возраст, — заметил Иван Иванович, вспоминая Саню в эти годы.

Уж он с мальчишкой намучился. У обиженного жизнью мальца было обостренное чувство собственного достоинства, болезненное восприятие правды и справедливости, как он их понимал, исходя из своего небольшого, но трудного социального опыта. Узнав, что Иван надумал жениться, ушел из дома, решил перейти на харчи, заработанные собственным трудом, подрядился в один из совхозов перебирать яблоки и картошку. «У тебя теперь родные дети будут», — сказал он приемному отцу. А позже не ладил с Аннушкой, считая, что она отобрала у него самого близкого человека. И только рождение сестренки Иришки в какой-то мере примирило его с приемной матерью.

Показать сотрудникам милиции, где живет сторожиха, вызвалась рябая тетя Катя, технический работник универмага.

— Сурьезная женщина, самостоятельная, — рассказывала она по дороге, расхваливая Матрену Ивановну Верходько. — И себя блюдет, а баба — в соку, сорока еще нету, и сынов держит в руках. А хлопцы — шибеники[4].

Хата сторожихи стояла на околице, выдвинувшись вперед навстречу крылатым зданиям молочнопромышленного комплекса. Их разделяла проезжая дорога и скирды. А сгоревшая была всех ближе к хате.

Хата в таком селе, как Стретинка, где проживало 85 процентов горняков и их семей, — это добротный дом под шифером, на высоком фундаменте с широкими «городскими» окнами, с просторной верандой. Чувствовалось по всему, что хату Верходько ставил серьезный, вдумчивый хозяин, — вон какие добротные ставни приспособил. Зимой о них разбивается злой степной ветер, летом они создают в доме прохладу.

И все-таки чувствовалось: соскучилась хата по мужским заботливым рукам: одна из ставен сорвана, побелка посерела, взялась большими пятнами, и тротуарчик от калитки к крылечку, некогда выстланный старым кирпичом, кое-где пооблысел.