– На колени!

Губин попытался еще один раз обернуться к народу, но негр ударил кулаком ему по козырьку, фуражка перевернулась и слетела с головы, перескочив две ступеньки, простоволосый Губин опустил лицо и снизился на колени, покорно поместив их рядом на коврике, поставив руки по швам.

– За неправду. – Негр схватился за погон Губина и рванул – с мясом! Губин кулем покачнулся, и вышло так, словно сам подставил второе плечо, негр рвущими усилиями выдрал второй погон, по площади разнеслись женские стенания, там все колыхнулись; негр утомленно повел головой, опять чего-то поискал, приказал:

– Возьмите его судить!

Стремительно к нам побежали люди, негр попятился и наткнулся на меня, мы вдвоем, я защищающе вскинул руки, кто-то скомандовал, вокруг Губина согнулись спины, его подхватило и снесло, как волной, последний подобрал откатившуюся фуражку, перед нами вытянулись каких-то четыре офицера, держа руки у козырьков, я не мог понять, они тихо так шуршали, но негр слышал.

– Что?! Самим не стыдно? Не мне служить! Народу! Им! – Повлек всех, и меня, вниз. – К народу! – Мы спускались. – Вот им! – И приходилось уже бежать. – Вот им! – Негру не терпелось, он оторвался и помчался дальше один во весь дух, вынеся руки узко вперед, словно выбрал и сейчас ухватит какую-то одну шею, вокруг нас, опоясывая цепями, тоже бежали вниз командиры, черные пиджаки, надрывно припадая к рациям, дуя в свистки, с крыши докарабкался вверх вертолет, голос с неба:

– Остаемся на местах. Приветствуем.

Толпа пятилась, пятилась, скоро освобождала площадь, многие уже показали спину и пробивались прочь, из недр было выставили детей в русских нарядах со связками белых цветов, дети нетвердо чуть пробежались навстречу, но увидали негра, замялись, прижимаясь друг к дружке, не выдержали и поворотили назад, выбрасывая цветы и истошно плача, их пытались вернуть, ловили за руки, но потом и те, кто пытался вернуть, также бросились прочь – люди утекали во все стороны, прорываясь на улицы, разбегаясь ручьями в переулки, набиваясь в подъезды, – бесшумно, только топот, только детские вскрики слышались окрест; негр достиг наконец железного трубчатого заграждения, за которым еще вот сейчас начинался народ, но теперь – голая площадь, люди разбегались со зловещей проворностью, будто скатывался спешно ковер, будто давали место для игры.

– А? Где? – голосил негр. – Что, нет никого? – Командиры надсаживались – назад! – и разбегались вдогон, как пастухи, негр с бессильным отчаянием воскликнул:

– Надо было в помещении собирать! С помещения – ни один бы не ушел! – И остановился, схватившись за бок, опершись на подставленное плечо.

К нему бегом подволокли пойманных двоих детей и старика в пальто с оторванными пуговицами. Дети визжали, старик беспрерывно кланялся, его били для этого по затылку.

– И это все?! И это? – возмущался негр и, плача, смеялся. – Отец! – Обнял старика. – Я сделаю! – Потряс его, у старика начала отлипать борода. – Собрать погоню! К народу! Где? Садись!

Уже подкатывал длинный открытый автомобиль для осмотра воинских строев с деревянно сидящим солдатом за рулем, негр толкнул меня: полезай! Сам вспрыгнул уже на ходу и дал направление: «Туда!» – довольно расхохотавшись, и ткнул меня кулаком в бок: