– Рад, что мы договорились, – хрипло сказал Кинтаро, обхватывая ладонью его восставшую плоть.

Стыд обжег Итильдина, когда он понял, что возбудился во время всей этой возни. Невероятно, раньше только с Лиэлле… Эту мысль он не успел додумать, потому что в этот момент Кинтаро его поцеловал, властно проникая языком в его рот, прижимаясь к нему горячим телом, ритмично лаская его член.

Жар охватил тело эльфа, перед глазами все застлал красный туман, и безумие окончательно им овладело. Задушенно вскрикнув, он вырвал руки из хватки степняка, впился ногтями в широкие смуглые плечи, стиснул коленями крепкие бедра и подался к нему навстречу, неистово терзая его губы в поцелуе, давая выход своей ярости – и возбуждению.

Итильдин смутно помнил, как потом они без устали ласкали его вдвоем – язычок Лиэлле касался его самых интимных мест, он стонал и задыхался, а Кинтаро жадно пожирал его рот своим, поглаживая его соски; как они заставили его кончить и использовали его серебристое семя для смазки, как варвар брал его сзади, пока Лиэлле прижимался к нему спереди, целовал его губы, и шею, и грудь, гладил его, шептал что-то страстно на ухо, и как перед глазами его вспыхнули звезды, а потом какое-то время он не помнил ничего, потеряв сознание, что за двести пятьдесят лет его жизни случалось с ним нечасто. Очнулся он в объятиях Лиэлле и Кинтаро, по-прежнему возбужденных и охваченных желанием, и скоро эльф перестал понимать, кто прикасается к нему, чья плоть дарит ему наслаждение.

Проснулся он далеко за полдень: под головой у него было мускулистое бронзовое колено, а к груди прижималась рыжая лохматая голова, и своей изящной рукой Лиэлле продолжал сжимать член эльфа, как ребенок любимую игрушку. В шатре стоял тот запах, который всегда сопровождает занятия любовью – разгоряченного тела, мужского пота и семени, с легкой нотой апельсинового масла, которое Итильдин не забыл захватить для Лиэлле из Трианесса, памятуя, что тот жить без него не может и только что в еду его не льет.

Воспоминания о прошедшей ночи (и прошедшем утре, если быть точным) были не слишком вразумительными, но то, что он вспомнил, заставило его зажмуриться от стыда. Как будто, закрыв глаза, он перестанет видеть перед собой эти картины разврата и распутства, когда он кувыркался тут на шкурах с варваром, как животное во время случки. И теперь у него не было оправдания, что его взяли силой или что он хотел доставить удовольствие возлюбленному. Грязно и отвратительно – говорил ему холодный разум. Сладко – говорило тело, по которому от воспоминаний пробегали жаркие судороги.

Должно быть, он дернулся, потому что Альва проснулся и поднял голову. Его сонные зеленые глаза взглянули на эльфа, потом он поцеловал его и спросил тихонько:

– Ты в порядке?

– Н-не знаю…

– Кажется, ты сорвал голос.

– Я… кричал?

– Угу… вопил как резаный… и все на Древнем языке. Я бы тоже кричал, но у меня рот был занят. – Лиэлле улыбнулся с восхитительным бесстыдством.

Итильдин покраснел, отвел глаза. Колено, на котором он лежал, зашевелилось, и вождь сел, потягиваясь.