Он поднял на нее взгляд и улыбнулся, она не могла понять, плачет он или это просто дождь.

– Я буду по вам скучать, – сказал он. – По всем вам. И это странно, потому что, если бы вы спросили меня в декабре, я бы сказал, что век бы мне вас не видеть.

Он встал, наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Я так рад, – сказал он, – что в конце вы все были с ней.

По пути обратно, когда они выходили из леса, Натали поскользнулась и упала в грязь. Зак подхватил ее и нес всю дорогу до дома.

Дэн отвез его в аэропорт. Было темно, когда он вернулся, ветер крепчал, дождь долбил по земле, вздымая грязные брызги аж до окон. В доме было тихо: Изабель и Джен спали наверху, Эндрю читал в гостиной. Тишина была тягостной. Натали поднялась по лестнице и прошла по коридору в главную спальню, которая когда-то принадлежала Джен, а недавно – Лайле. Дверь была закрыта. Она не заходила в эту комнату почти неделю, с самой кончины Лайлы.

Натали открыла дверь и закрыла ее за собой. Комната была пуста – вещей Лайлы не было, они были упакованы в коробки Джен и Дэном и в чемоданы Заком. Кровать была голой. Натали не знала, куда подевались простыни, те, в которые они ее завернули. Будут ли они выстираны и вновь использованы или выброшены, сожжены? Она села на голый матрас, поджала под себя ноги и прилегла. Ничего не осталось здесь от Лайлы, ни запаха ее духов, ни пряди волос, ни эха ее смеха, не было ничего.

Натали плакала до тех пор, пока в ней ничего не осталось.

Ей страстно захотелось быть со своими дочерьми, сидеть между ними на диване, накинув на ноги одеяло – голова Грейс покоится на ее плече, рука Шарлотты переплетена с ее рукой, – и смотреть «Икс-фактор». Она тосковала по их семейной жизни, по той хорошей жизни, что они построили, по тому, как Эндрю моет машину воскресным днем, по прогулке после воскресного обеда. Она тосковала по Эндрю. Натали встала и пошла его искать.

Прошла половину лестницы и остановилась, потому что услышала, как Эндрю разговаривает, он был в кухне и говорил с Дэном. Она села на ступеньку и прислушалась. Разговор шел о Джен.

– Она останется с тобой? – спрашивал Эндрю.

– Мы это не обсуждали, – сказал Дэн ровным, невыразительным голосом.

– Это было бы хорошим разрешением, – сказал Эндрю.

– Хорошим разрешением? Что, черт возьми, это означает?

Эндрю вздохнул.

– Ладно, Дэн. Я пытаюсь сказать… Я думаю, тебе следует быть с ней. – Последовала долгая пауза. – Я пытаюсь извиниться.

– О? Так это было извинение? – засмеялся Дэн.

– Мне очень стыдно за то, что я наговорил.

– Я знаю, парень. Знаю, откуда все это пошло, знаю, как ты к ней относишься, я все знаю. Я разозлился, но не так чтобы очень. Я понимаю, что все это для тебя значит: этот дом, Джен, память о Коноре.

– Но это ведь хорошо, что она будет здесь, правда? Она и ребенок, это будет хорошо.

– Надеюсь, что так.

– Будет приятно знать, что она с кем-то, кто ее любит, кто любит Изабель.

– А я люблю.

– Я знаю, что любишь.

Какое-то время было тихо, потом Дэн сказал:

– Я вот о чем беспокоюсь, постоянно себя спрашиваю… – Он умолк.

– Что? О чем?