Я завидовал их выдержке, твердости и спокойствию, считая, что только вера, давала им силы.

Что такое ад и рай? Ад — это то, чего мы боимся. Рай — объект нашей любви. Оба для нас являются поляризаторами. Что в нас от рая? Что от ада? Ищи ответ в Писании — Сказал Асредин. — Читай Библию. Только она имеет самый большой эмоциональный контакт с человечеством.

Я прошёл комиссию. Впереди должен был состояться суд, который должен был освободить меня от дальнейшего отбывания наказания. Через месяц я рассчитывал уже быть дома.

Но уродливая реальность имеет гнусное обыкновение вносить поправки в самые красивые планы.

Сразу же после комиссии всё пошло наперекосяк, будто кто-то сглазил.

Во сне я стремительно падал вниз. Задыхаясь и крича от страха, проснулся.

Потряс головой. Сердце стучало так, словно мне вновь предстояло прыгать с четвёртого этажа. По лицу стекал пот.

Передо мной примостившись на краешке кровати сидел Женька.

— Совсем ты погнал? Стонешь, ругаешься.

— Спокойно… Спокойно. Сны — это пустота. — Говорил я себе. — Порожняк! Фуфел!

Прошло несколько дней.

У себя в тумбочке я нашёл письмо, в котором Владик писал, что Гена шантажирует его, угрожая запустить шнягу о том, что его используют, как тихушника. Он едет на больничку, где собирается обратиться к смотрящему и развести этот рамс. Так что мы с ним наверное не увидимся до конца срока. Мне говорить он ничего не стал, так как я наверняка буду его отговаривать.

Владик просил меня заехать к своей матери. Он писал ей обо мне и просил помочь мне, когда я освобожусь.

Кровь ударила мне в голову. «Ах Гена! Ну и сука. Называется пригрел змея!»

Влад был ребёнок, домашний и наивный. По глупости сел, так же и умер.

А я? Я — то хитрый! Злобно циничный! Храбрый как крыса, которую зажали в угол. Привыкший отвечать ударом на удар и опасность.

Но тут же в одно из полушарий пробралась мысль-предатель.

А может быть, ну её на хер, эту вендетту?!

Никакой я не храбрый, а самая обыкновенная, изворотливая тварь — приспособленец, с развитым и обострённо-животным инстинктом выживания.

Через две недели состоится суд, и ещё через десять дней, когда решение вступит в законную силу — адьюс и я уйду отсюда. Навсегда. Заживу новой свободной жизнью!

А Женька? Если Гена запустит слушок, его ведь без меня сожрут! А смерть Влада? Или пошло оно всё в жопу!

Я сам разделил себя на две половины. Жаждущая мщения душа не принимала расчётливых, холодных возражений, типа, «любите врагов ваших, и благословляйте проклинающих вас».

Сердце как назло молчало и никак не хотело дать совета.

Я надел чистое бельё, чёрный милюстиновый лепень, который одевал только в торжественных случаях.

Потом быстро вышел из барака. За воротами локалки меня догнал Женька.

Я спросил. — Ты со мной?

Тот кивнул.

Гену мы увидели в отряде. Он сидел на табуретке в углу секции и сноровисто, словно паук плёл свою паутину.

Я подошёл к нему вплотную. Сказал:

— Пошли со мной.

Гена кивнул. Встал. Потянулся к карману. Женька перехватил его руку. Вынул из пальцев нож, забросил его в угол, под шконку.

— Не советую. Приблуда тебе сегодня не понадобится.