Васенёв размечтался, — «Скоро дома буду». У него действительно было хищение в особо крупном, только через разбой. Слава с подельниками ограбил инкассаторскую машину, получил пятнашку. Осталось два. Немного. Но всё равно хотелось раньше.

Слава опьянел внезапно. Я даже не заметил, как это произошло. Он вдруг стал мрачным и замолчал.

Водка уже не веселила, а только мутила разум, заставляя всех оглядываться по сторонам в поисках того, в кого можно было бы вцепиться зубами. Злоба тыкалась в лица, словно слепая собака.

Внутренний голос приказал мне. — Спать! Я встал и молча вышел.

К этому времени уже стемнело. Плац освещали желтые лампочки, висевшие на столбах.

Женька сидел в коридоре на подоконнике. Смотрел в окно.

— У-уууу! — Сказал он восторженно. — Вот это, Устин Акимыч, ты нализался!

— Ну, — неуверенно говорю я, — это уж ты слишком…

В каптёрке гоpела ночная лампочка. Полутемень пряталась в углах.

Я упал на кровать, закpыл глаза и увидел меркнущий свет.

Утром Женька заметил: «Ты так матерился во сне! Прямо через слово, да зло так…»

И я подумал, значит тюрьма достала и меня. Злоба была внутри. Безотчетная, недоступная к ощущению. Но была.

Надо с ней расставаться, иначе беда!

Я до сих пор помню тот день, когда в впервые осознанно подумал о Боге. Нет конечно, такие мысли посещали меня и раньше, но они были какие то торопливые, обрывочные. Подумал и забыл. Как рыбка, которая может удержать свою мысль не более десяти секунд. А потом забывает. Напрочь.

То же самое было и у меня. Когда судьба припирала меня к стене. Я как все люди начинал молиться: «Господи помоги! Помоги Господи, брошу куролесить. Буду в церковь ходить! Старушек через дорогу переводить! Пить… курить…гулять брошу!»

Как только ситуация выправлялась, я конечно же о своём обещании благополучно забывал.

Рассуждать долго о таких второстепенных вещах в зоне было нельзя. Отвлекаться было небезопасно, потому что ты все время должен был быть начеку. Опасаться нужно было всех — ментов, зэков, обстоятельств — нужно было постоянно всё держать перед своим глазами, видеть зону все время. Старые зэки говорили, что даже во сне слышат всё, что происходит рядом с ними. Наверное поэтому человек в лагере живёт только сегодняшним, думает только о насущном. Оттого все мысли его коротки и приземлёны, что увлекшись мечтаниями вполне можно наступить в жир.

Тот день был холодный, ветреный и грязный. Вся зона стояла на плацу, потому что на утреннем просчёте не досчитались какого то склонного к побегу. Вода хлюпала под ногами. Сырой порывистый ветер продувал насквозь. Ни о чем больше не хотелось думать, кроме как о глотке горячего чифира, да сигарете в тёплом уютном кильдыме.

Но о Боге я не сразу начал думать. Почему-то вспомнились прочитанные книги — когда люди вдруг ударялись в истовую веру. И вера вдруг давала им такие силы, что они не только о сроке не думали, на смерть шли с лёгкой душой.

Когда то я читал «Чёрную свечу» Высоцкого и был поражён тем, с каким куражом воровской этап шёл на сучью зону, зная, что всех их вырежут. Меня поражало также, с каким спокойствием шли на смерть священники.