Но в каютах не было того, что имелось здесь, в рубке.

Там не было Марса.

И капитана, и доктора вид приближающейся планеты просто завораживал…

– Как там наш груз, док?

– В целом нормально. Двое никак не могут очнуться. Боюсь, они уже не жильцы. Остальные постепенно приходят в себя.

– Два человека – это много или мало?

– Это норма.

– Сколько еще времени нужно для восстановления?

– Через полчаса они смогут самостоятельно передвигаться. О полной реабилитации можно будет говорить не ранее чем через двенадцать часов. Впрочем, это очень индивидуально. Кто-то, я думаю, восстановится раньше. А кто-то и через сутки будет как зомби… Вы только представьте, один из них, едва очнулся, сразу схватился за бумагу и карандаш!

– Писатель, – хмыкнул капитан и тут же вспомнил о других пассажирах: – А как себя чувствуют репортеры?

– Нормально. Мы их привели в чувство несколько раньше. Вместе с охраной. Так что они сейчас в полном порядке.

– Хорошо, что не они стали теми двумя, что уже не жильцы, – усмехнулся капитан.

– Невозможно, – сдержано возмутился доктор. – Уж за ними-то мы следим как следует.

– И за бабенкой тоже?

– За ней в первую очередь и с наибольшим вниманием…

Они переглянулись, понимающе хмыкнули.

– Что ж… – капитан помедлил, любуясь на огромный Марс, по ржавой поверхности которого бежала тень спутника – то ли Фобоса, то ли Деймоса. – У нас нет двенадцати часов. Высадка начнется через восемь с половиной часов. Хочется верить, что среди солдат будет не так много зомби…

Голос умолк.

Раньше он с периодичностью в несколько минут, чуть-чуть варьируя интонации, призывал разминать конечности и запрещал вставать с кресла.

Но теперь пауза затянулась.

Павел понял это не сразу, а когда понял, прекратил писать и приподнял голову.

Ровный голос успокаивал, придавал уверенность. А теперь, когда его не стало, вдруг сделалось пусто и страшно.

Как в гробу.

Как в склепе…

– Эй, – неуверенно сказал Павел, – меня кто-нибудь слышит? Я проснулся. Я давно проснулся. У нас все в порядке?

Он не ждал ответа. Он пытался успокоить себя. Но добился обратного эффекта. Ему представилось, что он один на всем корабле, и тот летит, неуправляемый, непонятно куда – то ли в бескрайний холодный космос, то ли к пылающему Солнцу.

– Начинаю паниковать, – вслух сказал Павел. – А это глупо… – Он подергал ремень, удерживающий его на месте. – Очень глупо и некрасиво. Особенно, если представить, что за мной сейчас наблюдают…

Голос молчал. Это можно было расценить, как разрешение покинуть кресло.

Но расстегнуть ремень было невозможно. Его нельзя было разорвать, разрезать, перегрызть. Наверное, из-под него можно было выползти. Но Павел не чувствовал себя готовым к таким трюкам. Он боялся застрять в каком-нибудь неудобном положении. А если потом корабль начнет выполнять маневр? Если перегрузка возрастет? Так ведь и позвоночник можно сломать…

Какое-то время Павел пребывал в нерешительности. Неизвестность тревожила, но и рисковать не хотелось.

– Ладно! – сказал Павел в первую очередь для себя, а так же для тех, кто мог его слышать. – Жду пятнадцать минут и начну выбираться…