Едва мы вышли из кабинета, вороны увели Сэм по другой лестнице. Она с тревогой оглянулась на нас, но Хельги явственно дал понять, что остальные на беседу не приглашены.

Алекс развернулась и зашагала в противоположном направлении.

– Эй, ты куда? – крикнул я ей вслед.

Она оглянулась. Глаза у нее были такие злые, что продолжать расспросы мне не захотелось.

– Позже, Магнус, – бросила она. – Мне надо… – и, не договорив, она изобразила, будто кого-то душит. – Просто позже, – повторила она.

И я остался в компании Блитцена и Хэртстоуна, которые уже еле стояли на ногах.

– Ребята, хотите?..

– Спать, – сказал Блитцен. – Пожалуйста. И немедленно.

Я отвел их в свой номер, и мы втроем устроились на траве в центре атриума. Это напоминало старые добрые времена, когда я спал в Общественном Парке, но я совершенно не ностальгировал по жизни бездомного, да и вряд ли по такому кто-нибудь в здравом уме стал бы ностальгировать. И все же, как я уже говорил, быть бездомным гораздо легче, чем неживым воином, который носится по Девяти Мирам за ускользающими богами и ведет серьезные разговоры, в то время как монструозная белка мужского рода строит рожи в окне.

Хэртстоун вырубился первым. Он свернулся калачиком, тихо вздохнул и немедленно погрузился в сон. А когда стал неподвижен, то, несмотря на черную одежду, казалось, слился с тенями в траве. Такой вот эльфийский камуфляж, оставшийся в память о временах, когда эльфы были единым целым с природой.

Блитцен, прислонившись спиной к стволу дерева, заботливо уставился на Хэрта.

– Мы собирались завтра в «Лучшее от Блитцена», – сообщил он мне. – Решили снова открыть магазин. Попробуем за несколько недель перестроиться и вернуться к тому, что называют нормальной жизнью. Прежде чем отправиться и найти…

Перспектива снова ловить Локи была столь пугающей, что он даже оказался не в состоянии договорить.

Меня охватило чувство вины. Последние несколько дней я даже не вспоминал о страданиях Хэртстоуна. Слишком уж поглотили меня поиски дурацкого телепередающего молота Тора.

– По-моему, хорошая идея. В Альфхейме Хэртстоуну туго пришлось.

Блитц сцепил руки в том месте, которое пронзил меч Скофнунг.

– Да, меня очень тревожат его неоконченные дела там.

– Жаль, что я мало сумел помочь ему, – сказал я. – Верней, вам обоим.

– Нет, сынок. С некоторыми вещами нужно справляться самостоятельно. У Хэрта… на сердце рана в форме его отца. И ты с этим ничего не можешь поделать.

– Его отец никогда не станет хорошим.

– Да я и не сомневаюсь. Но Хэрту нужно это принять и смириться. Рано или поздно он вынужден будет вернуться и встретиться с ним. И тем или иным способом возвратить себе руну наследия. Но как и когда это произойдет… – Он растерянно пожал плечами.

Я подумал о дяде Рэндольфе. В какой момент понимаешь, что кто-то безвозвратно для тебя потерян? Пусть этот кто-то злой, вредный или просто упертый, но когда именно видишь точку невозврата? Когда становится ясно, что он не изменится? Сколько раз надо его спасать, пока не убедишься в тщетности своих попыток и начнешь просто скорбеть о нем, словно он уже умер?