Наша прогулка продолжалась бы дольше, если бы изумленный милиционер категорически не потребовал, чтобы мы немедленно шли домой.

Возвращаясь со спектакля в гастрольных поездках по Союзу и за рубеж, мы обычно ужинали у меня в номере гостиницы. И даже после ухода О.Н. к себе, вспоминая его, я, оставшись одна, еще долго хохотала, как филин в ночи, чем приводила в недоумение дежурного коридорного.

С особенной нежностью он говорил о Ростиславе Плятте, восхищаясь его талантливостью. Я вообще заметила, что талант тянется к таланту, и только посредственность остается равнодушной, а иногда даже враждебной таланту».

С приходом режиссуры кончились великие актеры, поэтому режиссуру я ненавижу!

«Родилась я в конце прошлого века, когда в моде еще были обмороки. Мне очень нравилось падать в обморок, к тому же я никогда не расшибалась, стараясь падать грациозно.

С годами это увлечение прошло.

Но один из обмороков принес мне счастье большое, долгое.

В этот день я шла по Столешникову переулку, разглядывая витрины роскошных магазинов, и рядом с собой услышала голос человека, в которого была влюблена до одурения. Собирала его фотографии, писала ему письма, никогда их не отправляя. Поджидала у ворот его дома…

Услышав его голос, упала в обморок. Сильно расшиблась. Меня приволокли в кондитерскую, рядом. Она и теперь существует на том же месте. А тогда принадлежала француженке с французом. Сердобольные супруги влили мне в рот крепчайший ром, от которого я пришла в себя и тут же снова упала в обморок. Так как этот голос прозвучал снова, справляясь, не очень ли я ушиблась.

Прошло несколько лет. Я уже стала начинающей актрисой, работала в провинции и по окончании сезона приезжала в Москву. Видела длинные очереди за билетами в Художественный театр. Расхрабрилась и написала письмо: «Пишет Вам та, которая в Столешниковом переулке однажды, услышав Ваш голос, упала в обморок. Я уже начинающая актриса, приехала в Москву с единственной целью — попасть в театр, когда Вы будете играть. Другой цели в жизни у меня нет. И не будет».

Письмо помню наизусть. Сочиняла его несколько дней и ночей. Ответ пришел скоро: «Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору, у которого два билета на Ваше имя. Ваш В. Качалов». С этого вечера и до конца жизни изумительного актера и неповторимой прелести человека длилась наша дружба, которой я очень горжусь».

«Бывала у В.И. (Качалова) постоянно, вначале робела, волновалась, не зная, как с ним говорить. Вскоре он приучил меня и даже просил говорить ему «ты» и называть Васей. Но на это я не пошла.

Он служил мне примером в своем благородстве. Я присутствовала однажды при том, как В.И., вернувшись из театра домой, на вопрос Н. Литвинцевой «Как прошла репетиция «Трех сестер»? где он должен был играть Вершинина, ответил: «Немирович снял меня с роли и передал ее Болдуману. Владимир Иванович поступил правильно, Болдуман много меня моложе. В него можно влюбиться, а в меня уже нет». Он говорил, что нисколько не обижен, что он приветствует это решение режиссера. И все повторял, что Немирович умно поступил по отношению к спектаклю, к пьесе, к Чехову.