— В сторону, — повторил я.

Не выпуская молот, ударил, стекло рассыпалось. Альбрехт оглянулся.

— Вы хоть знаете, что делаете?

— Нет, — заорал я, — но что это меняет?

И ударил кулаком по широкой головке гриба, успев за секунду до того, как нас сомнет лавина филигонов, а их все больше и больше.

Ужасающий грохот, рев, треск, а затем жуткий вой такой мощи, что я зажмурился и прижал ладони к ушам. Филигоны сбили нас обоих с ног, однако мы вскочили, а филигоны корчились на полу, дергались, их подбрасывало, они дико кричали, а потом из их распахнутых пастей брызнула оранжевая кровь. Глаза с отвратительным звуком лопались, пальцы еще скребли когтями пол, но все слабее и слабее.

Я поднялся, шатаясь, вой становится слабее, Тамплиер торопливо принялся рубить филигонам головы, Сигизмунд с Боудеррией тоже быстро и зло орудовали мечами, Альбрехт оглянулся на меня.

Я сказал сипло:

— Угадали, герцог. Это их убило надежнее, чем наши мечи.

Вой стал тише, но меня все равно не услышали, и лишь когда он совсем истончился до комариного писка, я повторил:

— Это их убило. Возможно, это был сигнал противометеоритной тревоги… кто знает?

Пол чуть качнулся, мне показалось, что стена слегка накренилась, затем в ней возникла косая трещина, похожая на стилизованную молнию.

Мы застыли с оружием в руках, а толстые, как скалы, края пошли в стороны. На той стороне большая комната, четверо филигонов сидят на длинной скамье и крепко держатся обеими руками за блестящий поручень, торчащий из пола. Все намного крупнее тех, кого мы встречали раньше, и у всех четверых рудиментарные рога. Справа от них огромное круглое окно, в которое, как я понимаю, можно смотреть только с одной стороны.

Тамплиер метнулся с такой скоростью, что изумила бы и Сигизмунда, вскинул исполинский меч… Все четыре козлоногих, не поднимая голов, вытянули в его сторону правые руки.

Только я увидел черную молнию, что ударила Тамплиеру в грудь. Он все же упал на них, повалил одного, но со сквозной дырой в груди диаметром в рыцарский шлем уже не шевелился.

Сигизмунд вскрикнул и метнулся следом, каким-то чудом избежал разряда или отразил освященным щитом паладина, рассек крайнего почти надвое, занес меч для второго удара…

Беззвучный взрыв разнес его тело на куски.

Боудеррия неуловимо быстро оказалась передо мной, я успел увидеть ее тело в огне, а в спине огромную сквозную дыру.

Я заорал в горе и ярости, сгорая от стыда:

— Да что я за мужчина, если меня закрывают собой женщины?

Норберт и Альбрехт прыгнули одновременно, мешая друг другу, а я свирепым ударом рассек голову самому крупному из козлоногих.

Падая, он протянул руку к одному из оставшихся, я услышал, как с его губ сорвалось:

— Кракуррах!

На отвратительно белой, как у глубоководной рыбы, ладони вспыхнул темным зигзагом некий знак. Второй вскинул руку, знак на руке первого исчез, зато появился на ладони того, кому передал.

Кончик моего меча с треском рассек и ему череп. Фонтанами ударила кровь, филигон вперил в меня ненавидящий взгляд единственного уцелевшего глаза, но нашел в себе силы повернуться к последнему оставшемуся в живых.