Тамплиер грозно ревел и крушил со страшной силой, я втайне ликовал от его неутомимости, филигоны отлетают от него без рук и голов, а то и рассеченные пополам, а сам он, залитый своей и чужой кровью, продолжает рубить без остановки и отдыха.

Сигизмунд двигается рядом, его движения показались мне намного более быстрыми, чем у громоздкого Тамплиера, но тоже забрызган кровью, пару раз вообще останавливался, опустив меч, Тамплиер его моментально прикрывал, и Сигизмунд снова бросался в бой.

Один раз я даже видел, как филигон нанес юному паладину смертельную рану. Кровь ударила из разорванной артерии на шее тугой струей, Сигизмунд выронил щит и зажал рану ладонью. Тамплиер прикрыл своим огромным, как ворота сарая, щитом, а Сигизмунд, залечив рану, снова бросился в бой и одним ударом снес голову обидевшему его филигону.

Потом, среди трупов, торопливо переводили дух, мне показалось, что пол слегка вздрагивает.

— Только бы не взлетели…

Норберт сразу спросил:

— Если они улетят, то и мы?

Я запнулся, выбирая осторожный ответ, а Сигизмунд воскликнул восторженно:

— Так это же здорово! Увидим новые и необычные королевства!

А Тамплиер сказал гулким голосом:

— Но сперва захватим этот Маркус прямо в полете!.. И вернемся с победой и богатой добычей. Вот удивится леди Акватисса!.. Ее отец перестанет бараниться и отдаст ее руку сэру Сигизмунду…

— Пусть берет ногу, — посоветовал Альбрехт. — На ногах мяса больше.

Я сказал измученно:

— Десять минут, чтобы перевести дух. А потом начинаем наш последний и решительный.

Норберт взял из руки герцога факел и всматривался в стену, наконец проговорил сдавленным голосом:

— Ваше величество… можно вас на минутку?

— Конечно, — ответил я, — как будто я не король!

Не реагируя на шуточку, он молча указал на стену и поднял факел выше. Я шагнул ближе и оторопел, чувствуя, как все мои предыдущие построения рассыпаются в прах.

На стене четко и уверенно начертаны некие знаки, нечто такое, как если бы на букву накладывали по цифре, а потом и заштриховывали. Что-то вроде иероглифов или пиктограмм… скорее все-таки пиктограммы.

— Ваше величество?

— Погодите, граф, — попросил я, — ваш король изволит думать, пусть вас это не удивляет… Что, граф? Да за открытие письменности вас можно сразу в принцы!..

Он поклонился с самым невозмутимым видом.

— Ваше величество, я всегда думал, что открывают письменность как-то по-другому… Вы что, в самом деле видите в этом смысл?

— Вижу, — ответил я сдавленным голосом, — хотя и не понимаю. Все в мире имеет смысл, дорогой граф! Даже филигонов Господь зачем-то сделал для нас.

— Для нас?

Я скромно перекрестился.

— Все сделано для нас, даже Вселенная.

— Ох…

— Только мы, — сказал я благочестиво, — и Господь!.. Все остальное… не в счет. А эти письмена… письмена… дайте сосредоточиться…

Голова трещит, письмена уже разбираю и понимаю их смысл, мозги идут штопором от того, что не понимаю: если филигоны животные, то как у них может быть развитая письменность?.. С другой стороны, если посмотреть ширше, то даже у муравьев уже развита в достаточной степени: любые виды умеют оставлять на земле метки, сообщающие, в какой стороне добыча и на каком расстоянии, собаки оставляют метки, вкратце рассказывая о себе самые важные данные, а медведь дерет когтями деревья по периметру своего участка, вставая на дыбы и поднимаясь на цыпочки, чтобы по содранной коре видели, какой он огромный и страшный.