– Так говоришь, дети не любят раскопа? – задумчиво произнесла Ирина, когда мы уже пересекли дорогу; тут между дорогой, холмом-останцом террасы и долиной реки находился очень сенокосный луг. Нас специально просили не мять на нем траву, мы старались травить луг как можно меньше. К палатке вела узкая тропинка, только перед входом в палатку вытоптана проплешина метров четыре на пять.

– Не любят. Надеюсь, нам это не помешает.

– Я тоже надеюсь.

С этими словами мы свернули с дороги и зашагали по тропинке. Но «что-то» никуда не исчезало. Напряжение, острое чувство, что кто-то еще здесь присутствует, мерзкое ощущение пристального взгляда в спину – весь набор такого рода впечатлений. Пили чай, пока не погасла заря, не выкатилась полная луна, не зазолотила высокую траву на лугу, тополево-ивовые заросли в пойме Дружинихи, березки на склоне холма. Здесь было низко, на этом пойменном влажном лугу, не видно полей за дорогой, дальнего соснового леска. Стоило пройти несколько шагов, и вот они – призрачные в свете луны, серебристо-золотистые, летучие дали, вплоть до холмов за Енисеем. Мы прошли эти считанные метры, постояли, держась за руки… Но лунный свет нес нам не активизацию романтических эмоций, а новый приступ напряжения.

Даже целоваться было страшно, ведь пока ты отвлекаешься, неназванное «нечто» может придвинуться ближе, ты не заметишь его вовремя… «Приходилось» судорожно оглядываться, занимать такое положение, чтобы видеть и заросли вдоль дороги, и лесок на склоне и в пойме. Не помню, когда это занятие доставило мне меньше удовольствия.

– Я пока принесу воды в чайнике… постели пока, ладно?

– Ты быстро?

Вот после этих слов я окончательно понял, что дело по-настоящему плохо. Потому что Ирина – дочь геолога, и сама биолог, разменявший не один десяток «полей». Находиться в природе она приучена буквально с детства; по ее рассказам, во время ее первого «выезда» в папину экспедицию речь заходила о горшке. При всей своей эмоциональности и впечатлительности Ира превосходно приспособлена к экспедиционной жизни. Уж конечно, никак не могла она струсить от того, что мы одни на этом лугу, возле речки. Остаться одной здесь среди ночи для нее было совершенно то же самое, что в городской квартире.

«Значит, действует не только на меня», – уныло подумал я, полный самых невеселых предчувствий по поводу начавшейся ночи. К речке вела тропинка; доведя до конца луга, она спускалась, резво ныряла в гущу ив и тополей, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы войти в угольно-черную тень. Не в добрый час я вспомнил, как Аладдин должен был идти в подземелье мимо чудовищ. Эти воспоминания особенно «вдохновляли» меня, пока я, оскользаясь на глинистой тропинке, топал к реке. Плеск воды открывал, где я нахожусь, напряжение все возрастало… А едва повернул с полным чайником, как от палатки донеслось напряженное:

– Андрей!

С топотом взлетаю на откос, чувствуя огромное облегчение: на лугу в сто раз лучше, чем в пойме реки, среди деревьев и резких теней. Ирина вцепляется в меня, глаза расширены, не сразу может проглотить комок, заговорить.