Один из моих товарищей по заключению в Палате уже отсидел срок в итальянской тюрьме, и рассказанные им ужасы убедили меня, что итальянские тюрьмы ничуть не лучше, а то и похуже Перпиньяна. Миссис Кристианссон тоже слышала, что условия в итальянских пенитенциарных учреждениях крайне тяжелы и бесчеловечны. Сверх того, она располагала сведениями, что итальянские судьи и присяжные не отличаются снисходительностью к уголовникам.

И мы затеяли решительную кампанию по предотвращению экстрадиции в Италию. Я засыпал судью, председательствовавшего на моём процессе, министра юстиции и даже самого короля петициями и просьбами об убежище, умоляя разрешить мне после освобождения остаться в Швеции или, в крайнем случае, депортировать в родные Соединённые Штаты. Я подчеркивал, что куда бы меня ни отправили, если мне откажут в пристанище в Швеции, меня будут карать за одно и то же преступление снова и снова и, вероятно, до самого конца жизни швырять из тюрьмы в тюрьму.

Все мои прошения до единого отвергли. Экстрадиция в Италию казалась неминуемой. В ночь перед тем, как меня должны были передать в руки итальянских властей, я лежал в постели без сна, в отчаянии пытаясь изобрести какой-нибудь план побега, чувствуя, что просто не переживу заключения в Италии, если тюремные условия там хотя бы на йоту соответствуют тому, что мне рассказывали, и искренне считая, что лучше уж погибнуть при попытке к бегству, чем сдохнуть в кошмарной дыре вроде Перпиньяна.

А вскоре после полуночи явился охранник.

— Одевайся, Фрэнк, и собирай все свои пожитки, — велел он мне. — За тобой приехали.

— Кто приехал? — встревожившись, сел я в постели. — Мне сказали, что итальянцы должны приехать за мной только утром.

— Это не они. Это шведские офицеры.

— Шведские офицеры?! — воскликнул я. — А им-то что от меня надо?

— Не знаю, — покачал он головой. — Но у них есть все необходимые бумаги, чтобы взять тебя под стражу.

Он проводил меня из Палаты к полицейской машине, стоявшей у бордюра. Полицейский в форме, распахнув дверцу, жестом пригласил меня сесть позади него, сообщив:

— Вас хочет видеть судья.

Меня отвезли к дому судьи — к скромному особнячку в приятном районе, меня впустила жена судьи. Полицейские остались на улице. Проводив меня в кабинет, она указала на большое кожаное кресло, любезно пригласив:

— Присаживайтесь, мистер Абигнейл. Я принесу вам чаю, а судья скоро подойдёт. — Её английский был безупречен.

Судья, пришедший минут через пять, тоже говорил по-английски очень бегло. Поздоровавшись, он уселся за стол и пару минут молча разглядывал меня. Я не проронил ни слова, хотя на языке у меня вертелось не меньше дюжины вопросов.

Наконец, судья нарушил молчание, мягко и неспешно проговорив:

— Молодой человек, ваше дело не выходит у меня из головы уже несколько дней. Правду говоря, я сделал немало запросов по поводу вашего прошлого и вашего дела. Вы незаурядный человек, мистер Абигнейл и, по-моему, можете внести достойный общественный вклад, не только для своей страны, но и для всего мира, если только изберёте иной курс. Прискорбно, что вы совершили те ошибки, что совершили. — Он сделал паузу.