Между тем Шпана развернул полученную записку и, пробежав глазами, пробормотал, озадаченно глядя на Вадима:

— Герман спрашивает, кто из нас сегодня пойдёт на биржу, а то он не знает, где мы ключ гасим. Чёрт! Совсем из башки выбило! Там же Мурка с котятами закрыта! Замерзнет нахрен, мороз за тридцать. И подтянувшись к краю нар. свесил вниз голову, позвал:

— Быня! Выйдешь по пятой бригаде, я Германа предупрежу.

— А чё я? Крайний что ли? — Пробурчал чей то сиплый голос с нижнего яруса.

— А кто ещё? Ты повар, ты ключ прячешь, да и скотину в бригаде ты развёл, вот и корми их. И потом, тебе баланы катать не надо, а мужики пусть сил наберутся. Ничё, прогуляешься по свежему воздуху, печку протопишь, а пожрать в пятую сходишь. Да ихнему повару может чем поможешь.

— Ладно…

— Шплинт, позови шныря, — Шпана кряхтя стал спускаться с нар.

Шплинт, подойдя к двери, сначала прижался лицом к решётке, пытаясь что то рассмотреть в коридоре через отверстии в наружной двери, потом громко позвал:

— Кислый, подойди к первой.

Через несколько секунд за дверью послышалось глухое « Чё надо?»

Шпана, отодвинув рукою Шплинта, подошёл вплотную к двери и негромко стал объяснять невидимому собеседнику:

— Передай Герману, что наш Быня выйдет по его бригаде. Да, нарядчику сможешь сказать, чтобы карточку перекинул?

— Сейчас отрядный пойдёт в открытую, через него передам.

— Харэ, давай…

Вернувшись на нары, Шпана, мельком взглянув на Вадима, поинтересовался:

— Чё сидишь как истукан, Валера? Сон интересный приснился? Перевариваешь?

Вадим понимал, что отмалчиваться постоянно у него не получится. Выдавать себя за Валеру, не зная ничего о его жизни, характере, положении в этом тюремном обществе, тоже не получится. Лучший вариант — косить на провал в памяти, что Вадим и сделал:

— Ничего не понимаю, — сказал он, удивившись собственному голосу. Откуда то изнутри организма вырывался рокочущий бас. Полный такой животной силы, что Вадим даже поперхнулся от неожиданности. — Кто я такой. Что здесь делаю? Ничего не понимаю…

— Чё, гонишь что ли? В дурку решил съездить? — С насмешкой спросил Шпана, настороженно присматриваясь к нему.

— Да не гоню я! — Рявкнул Вадим неожиданно громко и с каким то волнением и надрывом. — Говорю же ничего не помню!

В камере мгновенно наступила тишина, все головы повернулись к Вадиму. В их взглядах любопытство было смешано с каким то непонятным испугом.

— Ты, Валера, не волнуйся… и, главное, не психуй. — Шпана положил ему руку на плечо. — А то мы тебя знаем. Распсихуешься, куда мы тут гаситься будем? Тут речки нет! — Добавил он с улыбкой. Его поддержали подобострастно — угодливыми смешками.

— Да я и не психую. Просто не помню ничего… Какая речка? О чём ты?

— Ты чё, в натуре ни хрена не помнишь?! Подожди! Карташ! Вы вчера случайно с Бурым ничего не пили? Может таблетки какие попробовали или курнули чего? Я видел, вы на съёме о чём то шушукались в загоне…

— Не, ты чё, Вова, — сидевший на постели слева от Вадима крепкий с виду мужик помотал стриженой налысо головой. — С последнего этапа в механизацию наш земляк пришёл, тоже визовский, вот я Бурому и рассказывал последние новости, что от него слышал. А насчёт бухалова, — после того случая летом — Бурый вообще ни капли не пил, я слежу, да он и сам не хочет. Колёса и травку он никогда в жизни не употреблял. Тут чё то не то… Слышь, Бурый, а ты вообще ничего не помнишь? Нас то узнаёшь?