Одеты поляки были чудовищно – даже на взгляд добродушного и невзыскательного заводского бомонда. Самый старший из них, кряжистый и сумрачный Владислав Хлудич, был в старом, потёртом до блеска сюртуке, которому неумелая чистка пошла, казалось, только во вред. Збигнев Ячинский, худенький быстроглазый юноша, явился в простонародном суконном армяке, весьма смело перешитом заводским портным Гришкой на благородный манер. Гришка, не мучаясь сомнениями, разрезал зад армяка и сметал из него фалды, отхватил воротник, а пояс распустил и собрал сзади сборками, украсив свой шедевр невесть где добытым золотым шнуром, которым обычно подвязывают гардины. Получилось нечто среднее между гусарским ментиком и ватным шлафроком. Стрежинский же пришёл в обычной пехотной шинели с медными пуговицами. У всех троих красовались на ногах разбитые, но тщательно вычищенные сапоги, под верхней одеждой были надеты рубашки грубого полотна с простонародным глухим воротом – и ни у одного не было перчаток. Гости начальника завода смотрели на этот каторжный стиль с недоумением и испугом, не зная, как себя вести. Поляки же, случайно или намеренно не замечая того эффекта, который вызвало их появление, стояли в дверях спокойно и непринуждённо, отвечая растерянным гостям прямыми, слегка надменными взглядами.
Наташа быстрыми шагами подошла к отцу, решительно продела свою руку под его локоть – и господин Тимаев опомнился. И вместе с дочерью поспешил навстречу полякам.
– Добрый вечер, господа, рад вас видеть, прошу, прошу… Позвольте представить вам мою дочь, Наталью Владимировну… очень приятно, господин Хлудич, господин Ячинский… С господином Иверзневым вы знакомы. Господин Лазарев Василий Петрович, главный инженер завода, рекомендую… Его прелестная супруга, Лидия Орестовна, украшение, так сказать, нашего скромного общества! Лидия Орестовна, что с вами? Вам дурно? В самом деле, душно как здесь, господа… Надо бы форточки открыть!
– Нет, нет, право, нет… Я замечательно себя чувствую, – уверила взволнованного Тимаева бледная, как полотно, Лидия Лазарева. – И… очень рада знакомству с… господином Стрежинским. Я столько слышала о нём!
Светлые, холодные глаза поляка взглянули на неё в упор. Затем Стрежинский коротко поклонился, отвернулся к инженеру и сказал несколько вежливых фраз о заводских винницах. Подошли другие мужчины, начались представления, знакомства, дамское щебетание. Тимаев поторопился пригласить всех к столу, подали ужин. Поляки вели себя безупречно, нимало, казалось, не смущаясь своим странным облачением, легко поддерживали общий разговор и ухаживали за дамами с таким небрежным варшавским шиком, что вызвали общий восторг. Барышни от души простили им и потрёпанную одежду, и битые сапоги, и отсутствие перчаток, – а ещё через полчаса запищали скрипицы заводского оркестрика и начались танцы.
Первым, из уважения к вновь прибывшим гостям, был объявлен полонез, и в главной паре шли Вацлав Стрежинский и юная хозяйка дома. Вторыми были начальник завода и Лидия Лазарева. Хлудич и Ячинский пригласили супруг полицмейстера и казначея, следом вступили в танец и прочие. Стрежинский танцевал прекрасно, чувствуя себя в полонезе как рыба в воде. Его позы были полны ленивой, великолепной грации, бережной снисходительности к своей неопытной даме и галантного внимания к каждому её жесту. Иверзнев, зная, что Наташа не любит танцевать, был изумлён, наблюдая за тем, как уверенно она кружится со Стрежинским. Сам Михаил приглашать никого не стал – хотя на стульях у стены, похожие на обиженных чайных баб, остались сидеть целых три поповны. Стоя у окна, за которым всё гуще валил снег, он следил взглядом за первой парой и силился понять: откуда взялось в сердце это странное, неприязненное, почти злое чувство?..