Летом 1944 года его дивизион принимал участие в боях за освобождение Бреста, и там майор Ибрагимов был тяжело ранен.

Письмо Асии Гусейн-заде касается последующих событий, и я привожу его, немного сокращая, но ничего не меняя в тексте.

„3 сентября 1944 года, — пишет она, — мной была получена телеграмма из госпиталя города Пензы, в которой меня просили срочно приехать в Пензу ввиду того, что мой муж тяжело ранен.

Получив в срочном порядке отпуск на выезд в город Пензу к мужу, я выехала 7 сентября 1944 года. Мне пришлось испытать самые тяжелые условия передвижения — ехать на буфере, в тамбуре, сделать несколько пересадок, где станции были полностью разрушены, и только 17 сентября я добралась до города Пензы в два часа ночи. Просидев до утра в зале ожидания пассажиров, я пешком пошла в город разыскивать госпиталь, а расстояние между вокзалом и госпиталем было пять километров. Госпиталь находился в конце города, и только к девяти часам утра я добралась до госпиталя, где спросила гвардии капитана Ибрагимова.

Одна легкомысленная сестра тут же обратилась ко мне:

— А, это тот слепой на оба глаза, который больше никогда не будет видеть!

Я перенесла жутко тяжелый удар. Ведь мне никогда не приходило даже в голову, что мой муж может оказаться слепым. От горя и волнения я потеряла сознание и упала. Очнулась в кабинете начальника госпиталя, где мне оказывали медицинскую помощь. После этого меня повели на третий этаж, в палату, где лежал мой ослепший муж.

Гвардии майор Али Гейдар Ибрагимов. 1944 г.

Оказалось, что когда мой муж узнал о том, что он безвозвратно потерял зрение (от той же медсестры), он объявил голодовку, требуя, чтобы вызвали меня. Поэтому мне дали срочную телеграмму о приезде.

В палате лежали восемнадцать человек офицеров.

Были там слепые, безногие и с другими ранениями. Когда меня подвели к кровати моего мужа, я его не узнала. Он был в ужасно изуродованном виде. Вместо глаз зияли красные гнойные ямы, одной ноздри не оказалось, вся челюсть была разбита и обтянута металлической шиной, сломана была лопатка и перерезаны пять пальцев на обеих руках. Всего у него было семнадцать ранений. Все лицо было забито осколками.

Я подошла к нему и спросила его по-азербайджански:

— Алиша, это ты?

Он ответил: „Да“.

Я обняла его, прижала к своей наболевшей груди и почувствовала, что он плачет. Чтобы самой не разреветься, я прикусила настолько сильно губу, что и по сей день у меня остался рубец. Врачи начали меня торопить, чтобы я его покормила, ввиду того что он уже тринадцать суток не принимал пищи. Мне принесли стакан какао, и я его начала поить с ложечки. После этого он мне задал вопрос: приехала ли я за ним и не брошу ли я его, такого изуродованного?

Я ему ответила, что любила его раньше, а теперь люблю вдвое больше и очень его жалею. Сказала, что он пострадал за весь советский народ, за нашу дорогую советскую Родину, а я патриотка своей Родины, и если бы даже он остался слепым и без рук и без ног, то и в таком случае я не оставила бы его. Я сказала ему, что он мне очень дорог. Он с радостью начал пить какао, и у него появилось желание поскорее поехать домой.