— Конечно, отец мой, можно таким образом прослушать обедню в один миг в соборе Парижской Богоматери.

— Вы видите, следовательно, — сказал он, — что нельзя было придумать лучший способ для облегчения слушания обедни. Но я хочу показать вам теперь, как мы облегчили пользование таинствами, особенно таинством покаяния: тут — то вы и увидите величайшую снисходительность в руководительстве наших отцов и сможете изумиться тем, что набожность, которая отпугивала всех, «так мудро разработана нашими отцами, что, низвергнув страшилище, поставленное демонами у врат ее, они сделали ее теперь легче греха и приятнее сластолюбия, так что просто жить стало несравненно неудобнее, чем жить хорошо», как выражается отец Лемуан на стр. 244 и 291 своей Легкой набожности. Разве это не чудесная перемена?

— По правде говоря, отец мой, — сказал я, — не могу удержаться, — чтобы не высказать вам своей мысли. Боюсь, что вы приняли плохие меры и что подобное снисхождение скорее послужит к отдалению людей, чем к их привлечению. Ибо литургия, например, такой великий и такой священный предмет, что достаточно было бы показать то, как выражаются о ней ваши авторы, чтобы навсегда вполне лишить их всякого доверия в душе многих.

— Это верно, — сказал патер, — относительно некоторых людей: но разве вы не знаете, что мы приспосабливаемся ко всяким людям. Кажется, будто вы позабыли все, что я говорил так часто по данному предмету[169]. Стало быть, я поговорю с вами об этом в первый же раз на досуге, отложив нашу беседу о смягчении исповеди. Я объясню вам это так хорошо, что вы уже никогда не забудете.

Засим мы расстались. Итак, представляю себе, что наша ближайшая беседа будет об их политике.

Париж, 2 августа 1656 г.

Милостивый Государь!

Здесь пойдет речь пока не о самой политике Общества, но об одном из ее важнейших оснований. Вашему вниманию предлагается облегчение исповеди, составляющее, конечно, наилучшее средство, придуманное отцами — казуистами, чтобы всех привлекать и никого не отталкивать. Прежде чем идти дальше, надо было ознакомиться с этим. Вот почему патер нашел уместным следующим образом просветить меня по данному вопросу.

— Вы видели, — сказал он, — из всего, сказанного мной до сих пор, с каким успехом, благодаря своей просвещенности, отцы наши потрудились над отысканием большого числа дозволенных действий, до того считавшихся запрещенными. Но поскольку остаются еще грехи, которых нельзя было извинить, и единственным средством здесь выступает исповедь, то было бы крайне необходимо облегчить и эти затруднения, прибегая к методам, которые мне остается теперь открыть вам. Итак, после того, как я уже показал во всех наших предыдущих беседах, как мы рассеивали сомнения, смущавшие совесть, доказывая, что считавшееся дурным в действительности таковым не было, мне остается в настоящей беседе показать вам способ легко искупать действительный грех, благодаря тому, что исповедь мы сделали столь же легкой, сколько прежде она была трудной.