— Наш ОП — три-четыре дзота, в лучшем случае один НП, две-три огневые позиции, землянка, КП, связь — только телефонная с частыми обрывами, один блокгауз. Крытая траншея — редкость. Двадцать пять — сорок бойцов…

Ответ был полон такой же иррациональной гордости:

— Вы есть видеть! Мы, германцы, уметь!

Из-под приоткрытой двери в освещённые тусклой лампочкой сени вился синий дымок. Полковник знал, что Степан Ильич бросил курить уже лет пять назад. «Неужели старый фашист наш „Беломор“ смолит?!» — подумал он и шагнул через порог.

Больше всего его почему-то удивил тот факт, что Фридрих Золлингер лежал на узкой, аккуратно заправленной койке Степана Ильича, опираясь спиной на две сложенные горкой подушки. В ногах у старого немца сидел молодой, безупречно красивый ариец, похожий на персонажей из фильмов Лени Рифеншталь. Полковник вспомнил приключения девочки Кристины и, удивляясь сам себе (он всю жизнь был категорическим гетеросексуалом), подумал: «За таким бы и я побежал!»

Сам хозяин избы сидел за столом. У его локтя стоял неизменный стакан с чаем и полная пепельница окурков.

Увидев военного в форме, молодой ариец вскочил. В углу встал ещё один, с менее выразительной внешностью, а старый попытался приподняться.

Степан Ильич молча смотрел на Полковника несколько секунд (за это время Полковник заметил, что у немца-старика такие же большие уши), потом спросил:

— Что случилось?

— Противник оказался кучей озлобленных детей с какими-то просто невероятными способностями.

— Откуда они взялись?

— Насколько я сумел понять, что-то вроде генетических уродов. Народились здесь в результате всяких экологических и иных катастроф. Плюс дополнительно сползлись сюда по особому опознавательному сигналу…

— Контакт возможен? Аккуратно переловить по одному?

— Они совершенно асоциальны и чертовски опасны. И, похоже, находятся в процессе активного расширения своего контингента. Приручать их нет ни времени, ни соответствующих ситуации ресурсов. В сущности, это уже не люди.

— А кто же тогда?

Молодой ариец, сидевший в углу, о чём-то спросил старика. Старик ответил. Молодой отчеканил, торжествующе глядя на Полковника, и Фридрих Золлингер перевёл:

— Если бы генетический программа Третий рейх быть исполнять до его конец, на сегодняшний день в мир есть отсутствовать генетический брак.

Полковник вытаращил глаза и не нашёлся, что сказать.

Степан Ильич и красивый юноша невесело рассмеялись.

— Барон, Барон! Иди скорее сюда! А где Александра?

— Ушла куда-то с этим… научным сотрудником… А что случилось, Мариша?

— Барон, я уже ходила к машине. Его там нет. Они пропали…

— Кто пропал?

— Алла и твой Кирилл. Я стала звать их, потом искала в гостинице, везде, он же всегда в машине сидит… И Монморанси нет! Только-только Тина нашлась, а теперь они… Барон!

— Подожди истерить, Марина. — Барон подобрался и сделал попытку рассуждать здраво. — Твои-то дети что говорят? Ты их спрашивала?

— Виталик не в курсе, а Тина… Спроси её сам, я уже ничего не понимаю!

Тина, скрестив ноги, сидела на кровати.

— Алка, скорее всего, ушла встречаться с сестрой, — сказала она Барону. — А Кирилл тут ни при чём. Он… он куда-то в другое место ушёл. Он с Алкой вообще не разговаривал.