– Отак! – Пантелей подкинул и ловко поймал мел, со стуком положил его на полку. – Гы-гы! Полный ноль!

На доске красовалась та же формула, только не в строчку, а по кругу, и дивным кулоном ее венчал ноль. Получилось, что формула равна нулю и ноль равен формуле.

– От теперь полный ноль! – Бабыленко щелкнул пальцами от удовольствия. – Ноль часов, ноль минут. Полночь, блин!

Несмеяна улыбнулась и вдруг звонко рассмеялась.

Вошел Семионыч с подносом в руках – чайник, чашки и пряники в вазочке. Аккуратно поставил на стол, непонимающе глянул на веселящихся, на доску.

– Гы-гы! Блин! Ноль часов, ноль минут! – повторил Пантелей, радуясь не столько своей выходке, сколько за девочку.

Полыхнуло так, будто луч солнца надумал осветить комнату поздним вечером.

– Йо-о!

– Что это?!

– Не надо! Нет! – прорезался голос у Несмеяны.

– Тихо, Саша, тихо, – ответили из сияния.

Свет притух. Три пылающие фигуры парили над полом в дверном проеме.

– Наконец-то, – со вздохом, а кто из них говорит – не понятно.

Дальше строго, с нажимом:

– Саша, ты нарушила правила. Ты будешь наказана, – по-родительски без возражений, но Пантелею не понравилось. Он вышел вперед, заслонил Сашу-Несмеяну.

– А ну, полегче, ваше сиятельство, – для верности стукнул кулаком в ладонь. – Кто таков будете? Какого рожна тут распоряжаетесь?

Силуэт, парящий впереди, казалось, опешил.

– Этот ребенок проломил Логос, деструктировал время и сотворил… – силуэт задумался, подбирая слово. – Как вы там выражаетесь?

– Катавасия, – подсказал Пантелей, удивляясь про себя: «Несмеянка, что ль, деструк… как его?» – И соврал не моргнув глазом: – А то мы не знаем.

Он скрестил руки на груди, чувствуя себя хозяином положения.

Огненный, кажется, немного растерялся:

– Хорошо. Поговорим по-другому.

– Согласен, – Бабыленко сделал широкий жест в сторону накрытого стола. – Чай? Кофе?

«Господи, что я мелю? Они же все равно заберут ее, все равно».

– Александра – моя дочь.

– Дать бы вам по шее, папаша.

– Аргументируйте.

– Эк, как загнул! Прям профессор али акадэмик. Да и мы не из тупых. – Сапожник подступил ближе – свет не обжигал. – Скажи мне, папаша. Чёй-т Несмеяна… Ну, Александра, ищет в нашем времени? Чёй-т ребенок сбежал от тебя?

– Ошибка воспитателей, – выпалил огненный.

– Чего-о? – протянул Пантелей, сжимая кулаки. – Сашка в интернате, чо ль, живет?

– Не совсем по…

– Да все ты понял, папаша!

– А вы понимаете, чем ее вторжение грозит вашему времени?! – сорвался огненный. – Мы едва стабилизировали Городок в допустимом временном промежутке! А если бы вас бросило на миллионы лет? И было бы у вас тут Сарматское море!

– Переживем! – профессор неожиданно выскочил из-за спины Бабыленко и спрятался.

Огненный смолк. Пантелей понимал его замешательство, как понимал без слов Несмеяну.

– Я ее забираю, – решительно произнес папаша.

– Ей решать, – угрюмо ответил сапожник, чувствуя, как из сердца выдирают что-то дорогое, родное.

– Александра, домой, – сиятельный позвал так, как все родители испокон веков звали.

Бабыленко отступил. Девочка, боясь смотреть ему в глаза, шагнула к отцу.