Старец Варнава закашлялся. Терюхане тоже. Петруня разрумянился, беспокойно заерзал на скамье, едва не столкнул своего соседа Лобку Чанаева. Тот взмахнул ногой, но удержался, сердито ударив локтем нескладного парня.

- Когда наступила ночь... - оглядел всех смиренно Варнава, - Малх взял ту женщину с собой в пещеру. И вот что рассказал о проведенной ночи преподобный Малх.

Варнава перекрестился. Заслушавшийся до крайности Петруня Танзаров, хотя и язычник он был, а в рассеянности и сам чуть было, глядя на старца, не перекрестился. Уж очень хотелось ему знать, что было дальше с Малхом. Заметив это, Несмеянка строго сдвинул брови. Сиди, мол, не расстраивайся!

- Вместо радости, - рассказывал потом преподобный, - объяла меня скорбь, и вместо утешения - тоска. Мы гнушались друг другом и ничего не смели друг другу сказать. Тогда я совершенно познал всю тяготу моего плена и стал скорбеть о моей пустыне и стадах овец. "До того ли я дошел, окаянный? До того ли грехи мои привели меня, чтобы мне уже в старости погубить девство мое и стать мужем чужой жены?! Какую пользу принесло мне, что я и дом, и родителей, и женитьбу - все оставил в юности ради бога, если я ныне сделаю то, что презрел с самого начала? Что же мы сотворим, о душе моя?! Погибнем или победим? Дождемся ли благодетельной руки божией или убием себя мечом сами? Возврати меч свой, о душе моя! Нам надлежит бояться более твоей смерти, нежели смерти тела, ибо и для целомудренного девства есть свое мученичество".

Вдруг Варнава горячо воскликнул:

- Пусть я буду лучше лежать в сей пустыне, как мученик, мертвым без погребения, и сам буду для себя мучеником и мучителем!

Осмотрев строгим взглядом терюхан, он снова спокойно продолжал:

- С оными словами преподобный Малх поднялся с земли, извлек из ножен меч, который блестел в темноте и, обратив его острым концом к своей груди, сказал: "Живи себе, жена! И лучше пусть я буду для тебя мертвым мучеником, нежели живым мужем!"

Несмеянка серьезно и решительно прервал речь старца.

- Скажи нам, святой отец... Откуда же у раба мог быть меч? Да у раба к тому же плененного?..

Варнава задумался.

- У сарацинов рабам полагалось носить оружие.

- А почему же нам не полагается, ведь мы даже и не рабы, а подданные ее величества, а нам не позволяют держать у себя ни мечей, ни ружей, ни сабель?..

Варнава на этот вопрос ответил без заминки:

- Лишнее есть. Лучшая ваша защита - губернская и духовная власть... А я прошу вас, коли вы пришли ко мне, выслушать меня с приятным терпением и миролюбием.

Лицо его становилось сердитым.

- Женщина, слыша это, - голос его зазвучал вкрадчиво, - упала к ногам Малха, восклицая:

"Господом нашим Иисусом Христом и сим тяжким часом заклинаю тебя и умоляю не проливать крови своей ради моей жизни. Если хочешь умереть, то прежде на меня обрати меч свой и вонзи его в меня, и, убив сначала меня, убивай потом себя, чтобы таким образом нам соединиться на том свете друг с другом, ибо я решила, хотя бы и муж мой был возвращен мне, сохранить до самой кончины своей чистоту, которой я научилась в сем плену, и я желаю лучше умереть, чем нарушить ее. И не потому ли ты хочешь умереть, чтобы не согрешить со мной? Но и я желала бы умереть, и если бы ты сам захотел того. Итак, пусть я буду для тебя супругой целомудрия и между нами да будет общение духовное, а не телесное, так, чтобы господа наши считали тебя моим мужем... Христос же будет знать, что ты мне духовный брат". Тогда Малх удивился такой находчивости и такому целомудрию этой женщины и возлюбил ее, и они заключили условие пребывать вместе в целомудрии. Но он никогда при этом не смотрел на ее тело, даже не касался его рукою, боясь погубить девство свое, которое он соблюдал с самого начала восставшей на него со стороны плоти любой брани..."