Рыхловский, хотя и не остался в обиде, но все же долго не мог уснуть, сгорая от зависти к Штейну: "Ухитрился-таки, сатана! Мне всегда хуже всех. О, господи!"

На Кунавинской стороне берега уже не стало видно, повис мрак, а нижегородские торгаши все еще продолжали судачить и браниться. Слово "соль" не сходило у них с языка. Страсть к наживе помутила мозги.

VI

Михайле Ларионовичу Воронцову доложили, что "ее императорское величество соизволила указать из имеющейся в коллегии иностранных дел мягкой рухляди взнесть в комнату свою один мех лисий душчатый черный в семьсот рублей...".

Михайла Ларионович, ввиду "множества воров", велел дежурному караулом идти вместе с посыльщиками коллегии - переводчиком Федором Бехтеевым и расходчиком регистратором Иваном Артемьевым - охранять меха.

Во дворце их встретил метр-де-гардероб Чулков, который и доложил царице о прибытии мехов. Елизавета Петровна, высокая, хорошо сложенная, бойкая, быстрыми шагами вышла в колоннаду.

Бехтеев и Артемьев опустились на колено, а команда отдала полагающуюся царям честь.

Елизавета Петровна была в зеленом тафтяном пышном платье. Всплеснув руками, она с удовольствием стала рассматривать меха, а затем сказала Чулкову, чтобы он отнес их в гардероб.

Проводив глазами своего слугу, она подошла к офицеру:

- Желательно нам знать фамилию твою, начальник.

- Петр, сын Филиппов, Рыхловский.

- И еще желательное, чтобы ты же привез нам из коллегии имеющиеся там соболя, лису и прочую меховую рухлядь.

- Слушаю, ваше величество, - отчеканил Петр.

Приказание царицы было исполнено в точности.

Граф Воронцов с грустью погладил последние меха, хранившиеся в коллегии для поднесения подарков иностранным посланникам, уложил их в корзину и приказал отнести во дворец. Счет их был объявлен для проверки Петру Рыхловскому. Собольих шестьдесят девять мехов, ценою в двадцать семь тысяч триста восемьдесят рублей, и лисьих восемь - в триста сорок один рубль.

Меха, так же как и накануне, были встречены Чулковым. А затем опять в колоннаду вышла царица. Платье в этот раз на ней было кисейное, легкое, белое, и вся она показалась Рыхловскому какою-то воздушною, прозрачною. Она вышла в платье с глубокими вырезами на груди и спине и с обнаженными руками, совсем не такая, как вчера. Она ласково и снисходительно улыбалась. Петр вытянулся во фронт. Царица сказала: "Вольно!" От нее пахло душистым маслом. Задала несколько вопросов: где служит, кто его начальник, сколько ему лет, кто его отец, где родина, а узнав, что Петр из Нижнего Новгорода, стала расспрашивать о нижегородских соборах, монастырях и других святынях, сказав:

- Пастырь добрый, велеумный и заботливый мною ныне назначен туда епископом - Димитрий Сеченов... - И вдруг спросила:

- Тверд ли ты в вере? Ходишь ли в храм?

Петр Рыхловский ответил, что, будучи хотя и маленьким и ничтожным, но все же творением божиим, он не может колебаться в своей вере.

На это царица заметила:

- Оные мудрые слова от молодого человека слушать небезудивительно. Достоит тебе вечерню отбывать в нашей дворцовой церкви. А умеешь ли танцовать менуэты и прочие французские грации?